Мюриэл Митчелл - Детство Скарлетт

— Ты заплатишь, — повторил всадник и его рука легла на рукоятку револьвера.

— Если ты сделаешь хотя бы еще одно движение, то я выстрелю. Оставь его в покое! — срывающимся голосом проговорил седоусый хозяин таверны. — Оставь, я тебя прошу.

Мужчина и без того понял, что еще одно движение, и палец хозяина таверны мягко нажмет на курок, и в его грудь вопьется пуля. Он поднял правую руку, показывая, что не собирается выхватывать из кобуры свой револьвер.

Все люди на площади, казавшиеся до этого парализованными, вздрогнули и повернулись к крыльцу таверны, все взоры устремились на оружие седоусого мужчины.

Глаза Рамона Рохаса налились кровью, страшно засверкали. Он уже готов был вскинуть свой карабин и выстрелить в хозяина таверны, но заметил, как Ретт Батлер спиной оттолкнувшись от шершавой стены, широко расставив ноги, замер на месте, он заметил, как правая рука Ретта Батлера зависла над рукояткой револьвера, и понял, что американец шутить не будет. Янки раньше успеет выхватить свой револьвер, чем он поднимет ствол карабина, рисковать Рамон не хотел, умирать ему совсем не хотелось.

И в этот момент глаза Ретта Батлера встретились с голубым взглядом Морисоль. В ее взгляде была благодарность.

Она как бы обещала Ретту Батлеру все, что он пожелает. Она молила и благодарила за помощь.

Ретт Батлер едва заметно кивнул головой, но взгляд его остался таким же бесстрастным и проницательным.

Он ловил малейшее движение любого участника этого спектакля на площади Сан-Мигель.

Женщина в последний раз склонилась над своим сыном, крепко прижала его к себе и зашептала:

— Хесус, Хесус, мальчик мой, не волнуйся. Мы еще с тобой обязательно встретимся, мы будем жить с тобой вместе. А сейчас иди, иди от меня.

Но ребенок никак не хотел отпускать свою мать. Он гладил ее по лицу, обнимал за шею.

— Иди, иди, — легонько отталкивая от себя ребенка, произнесла женщина и встала с колен.

Ретт Батлер видел, как площадь пересек Рамон Рохас. Ретт видел, как крепко его пальцы сжимают ложе карабина.

— Морисоль, иди к Рамону, он тебя ждет, — каким-то странным отчужденным и холодным голосом сказал Ретт Батлер.

И женщина поняла, что сейчас она должна покориться, сейчас она должна поступить именно так, как сказал этот янки, этот странный человек, неожиданный в их городке, богом и всеми забытом.

Она отряхнула пыль со своей юбки и неспешно отошла на несколько шагов от своего ребенка.

— А ты, — обратился Ретт Батлер к Хулио, — увези мальчишку домой. Его место там.

Он говорил негромко, и Рамон Рохас не мог услышать этих слов.

Мужчина вздрогнул, обернулся к Ретту Батлеру, встретился с ним взглядом и тоже понял, что приказ этого странного человека он должен выполнить.

Он обнял мальчишку, взял его на руки и, тяжело ступая по выжженной солнцем площади, побрел к таверне.

А Рамон, гарцуя на лошади посреди площади, смотрел то на Ретта Батлера, то на хозяина таверны, то на Морисоль, которая стояла, опустив голову.

Ретт Батлер неспешно вытащил из нагрудного кармана сигару, сунул ее в рот, потом языком сдвинул ее уголок и криво улыбнулся.

Но его взгляд остался таким же уверенным и холодным, таким же расчетливым и твердым.

А посреди площади Рамон Рохас, склонившись в седле, протянул руки к Морисоль, приглашая ее сесть в седло.

Женщина на мгновение вскинула голову, взглянула в глаза Рамону, потом опустила голову и, тяжело ступая, также как и ее муж, побрела по пыльной площади в сторону дома Рохаса, туда, где стояли до зубов вооруженные мужчины, туда, где ее уже ждали.

Весь этот спектакль был затеян ради того, чтобы обменять Морисоль на неудачника Антонио, на незадачливого бандита, который решил потягаться силами с братьями Рохасами.

Морисоль тяжело брела по площади, а рядом с ней гарцевал Рамон на пегом в яблоках жеребце. Жеребец дергал головой, косил налитым кровью глазом на медленно бредущую Морисоль, грыз удила и, вскидывая точеную ногу, ступал на песок, поднимая фонтанчики пыли.

Ретт Батлер понял, что спектакль окончен.

Он развернулся и подался в таверну, туда, куда за несколько минут до него вошел хозяин.

Ретт Батлер вошел в полутемное помещение и остановился, потому что после яркого света таверна показалась ему мрачной и темной.

Но наконец, его глаза привыкли к сумраку, и он разглядел седоусого хозяина, который стоял за стойкой, откупоривая бутыль с виски.

Ретт Батлер подошел и, облокотившись локтями на стойку, посмотрел на улицу, туда, где еще продолжался спектакль, финал которого был абсолютно ясен.

— Свинья, этот Рамон, — выдернув пробку и наполнив стакан, произнес хозяин таверны, — свинья.

Ретт Батлер ничего не ответил, только повернул голову, скосил взгляд на наполненный стакан и, глубоко затянувшись сигарой, выдохнул голубоватую струйку дыма, которая тут же растворилась в полумраке таверны.

— А при чем тут Рамон? — спросил Ретт, не вытаскивая сигары изо рта.

Хозяин быстро поднял стаканчик с виски и осушил его.

— Так я у тебя спросил, при чем здесь Рамон?

Хозяин опустил стакан на стойку и принялся вертеть его в руках.

— Знаешь, Батлер, эта история стара в наших краях, как мир.

— Но если она такая старая, то, наверное, я ее знаю.

— А может быть, нет, — воскликнул хозяин, ударяя донышком стакана о дубовую стойку.

— Может и не знаю, тогда расскажи.

— Рассказать? Слушай. Была счастливая семья, муж, жена и ребенок. И пришла беда…

— Ты говоришь, пришла беда? — вполоборота взглянув на хозяина, произнес Батлер и перебросил сигару из одного угла рта в другой.

— Да-да, пришла беда и зовут ее Рамон. Муж Морисоль сел играть в карты с Рамоном и обыграл его, но при этом Рамон сказал, что Хулио шулер и обманывает…

— Ну и что? Действительно, эта история стара как мир.

— Дело в том, — продолжал хозяин таверны, — что после того, как Рамон обвинил Хулио, что тот мошенник и что нечестно его обыграл, он умудрился забрать у него жену, забрать Морисоль в заложницы.

— Что? — на этот раз вздрогнул Ретт Батлер.

— Да, да, он забрал Морисоль в заложницы и сказал, что если Хулио что-нибудь предпримет, то люди Рамона убьют ребенка, убьют Хесуса.

— Да, страшная история, — покачал головой Ретт Батлер, так и не дав понять хозяину таверны своего отношения ко всему услышанному.

— Получается, что этот Рамон дьявольски умный человек, — сказал Ретт Батлер, вытащил сигару изо рта и, не оглядываясь, отправился к двери.

— Батлер, куда ты идешь?