Любовь в награду - Лонг Джулия

Все ее платья были простыми и строгими, и хотя они прекрасно сидели на ней, было видно, что их покрой разрабатывали с экономией. Ей нужно носить одежду разных цветов – живых, глубоких, – из мягких тканей, которые подчеркивали бы линии ее тела и стекали бы по фигуре, как жидкость, потому что она такая гибкая. Ла Вей попытался представить себе, как бы она выглядела в бальном платье. А доведется ли ей когда-нибудь надеть бальное платье?

– Красное, – пробормотал он.

– Прошу прощения?

– Я… хотел попросить вас помочь мне с ответом на письмо.

Элайза внимательно посмотрела на него:

– Желаете, чтобы я бросила за вас вазу?

Уголок его рта дрогнул:

– Если вы будете так добры.

Элайза взяла со стола вазу и намеренно осторожно поставила ее на каминную полку – подальше от ла Вея.

– Отличная цель, – сухо заметил он.

– Благодарю вас.

– Вам надо написать ответ на письмо моей сестры, – сдержанным тоном объяснил он.

– А-а, – протянула Элайза.

Полное понимание, выраженное в этом коротком слоге, стало для него бальзамом.

Элайза села на коричневый стул, а Филипп смотрел на нее, дивясь тому, что она откинулась на спинку, явно сдерживая вздох. Миссис Фонтейн – чувствительное существо.

Он начал диктовать еще до того, как она взялась за перо.

– Дражайшая Мари-Элен! Хотя мое самое горячее желание состоит в том, чтобы ты сгорела в аду…

– Дражайшая Мари-Элен, – уверенно повторила Элайза, водя пером по бумаге, – надеюсь, ты получишь это письмо, находясь в добром здравии и будучи совершенно счастливой.

– Что касается твоей просьбы о деньгах, чтобы сменить платья, оставшиеся у тебя с прошлого сезона, я с радостью сообщаю тебе, куда ты можешь их засунуть.

– Что касается твоей просьбы о деньгах, я прошу тебя проявить терпение и быть экономной, а также хочу напомнить тебе, что ты выглядишь прекрасно в любом платье, так что высоко держи голову и помни о нашем происхождении.

– Ты спрашивала меня, почему я попусту трачу время в Суссексе? Отвечаю: не твое дело, как и где я провожу свое время.

– Ты спрашивала меня о причинах моей долгой задержки в Суссексе. Хочу поблагодарить тебя за заботу и заверить, что мы скоро увидимся…

Опустив перо, Элайза ясным взором посмотрела на принца.

Он ответил ей мрачным взглядом.

– Вы именно это хотели сказать, милорд?

– Да, черт вас побери, миссис Фонтейн!

Наклонившись над Элайзой, Ла Вей вытащил перо из ее руки и нацарапал свое имя под посланием. Как будто навсегда прощался с Мари-Элен. И только после этого он позволил себе глубоко вздохнуть.

– Лорд Ла Вей…

– Вы хотите задать мне вопрос, мадам Всезнайка? – раздраженно спросил принц. – А я-то подумал, что вы уже знаете все.

Элайза и глазом не моргнула.

– А Мари-Элен известно, что на вас… скажем, напали… в Лондоне и что вы находитесь в Суссексе для восстановления здоровья?

– Нет, конечно, – пренебрежительно бросил он.

– Почему?

– Моя ответственность перед Мари-Элен состоит из двух частей: защищать ее от такой вот грязной реальности и убедиться в том, что у нее есть все для того, чтобы удачно выйти замуж, сыграть роскошную свадьбу и никогда ни в чем не нуждаться.

Что-то мечтательное и милое промелькнуло на лице миссис Фонтейн – всплеск чувства, которое он не мог распознать, но сейчас все женщины раздражали принца.

– А разве революция не была той самой грязной реальностью? – поинтересовалась Элайза.

На мгновение Ла Вей оцепенел.

– Именно, – через мгновение бросил он.

Задумавшись, Элайза снова молча взялась за перо и постучала его пушистым кончиком по губам.

Белое перо на красных губах – это завораживало.

– Разве Мари-Элен не потеряла отца и брата? Или, возможно, друзей и других родственников?

Филипп, прищурившись, посмотрел на нее. А затем долго-долго вздохнул и закрыл лицо руками.

– Именно поэтому, – устало произнес он, – я не хочу, чтобы она знала, что произошло со мной. Она и без того много пережила. И учитывая ее опыт, другие вещи… когда я не мог их предотвратить, защитить ее от них…

Они молча переглянулись.

«Что вам пришлось пережить, миссис Фонтейн, чтобы понимать подобные вещи?» – так и хотелось ему спросить у Элайзы.

– В то время как вы резвились на зеленых лугах все последнее десятилетие, – добавила она.

– Это моя ответственность, миссис Фонтейн, – на этот раз медленно, как будто она была слабоумным ребенком, сказал принц. – И то, что я делал для того, чтобы поддержать родных, вас не касается.

– А вам не приходило в голову, что Мари-Элен может беспокоиться за вас? Что у нее может быть тревожный тон, потому что она по вам скучает? Что, возможно, она сильнее, чем вам кажется?

– Ха! – Ла Вей пожал плечом. – Сестра – совсем молоденькая девушка. Она очень избалована и должна такой оставаться.

Но он стал уже меньше сердиться.

Филипп ни одной живой душе об этом не рассказывал, и сейчас что-то в одной только артикуляции принесло ему облегчение, словно еще один тяжкий груз был снят с его груди, отчего ему стало легче дышать.

– Сколько ей лет? – настаивала Элайза.

– Восемнадцать.

– Взрослая женщина.

– Взрослая женщина, которая уже должна была выйти замуж, но с приданым, соответствующим ее фамилии. А ее приданое – это моя ответственность. Я не желаю, чтобы моя сестра оставалась старой девой или выходила за кого-то, кто не соответствует ее статусу. – Голос принца становился громче до тех пор, пока последнее слово эхом не разнеслось по всей комнате.

Но англичане ничего не понимают лучше, чем «статус».

– Она достаточно взрослая, чтобы принимать собственные решения, – ласково давила на ла Вея Элайза.

– Ее не воспитали для того, чтобы принимать решения, миссис Фонтейн. – Эту фразу принц произнес сухим тоном.

– Если она хоть немного похожа на вас…

Ла Вей выпрямился и невесело засмеялся:

– Даже вы не можете быть настолько безрассудной, чтобы закончить эту фразу.

Спина Элайзы выпрямилась, подбородок подскочил вверх.

– Если ваша сестра хоть немного похожа на вас, значит, она преодолела немалые трудности и выжила, – заявила она. – Могу я просто это сказать? Запас жизненных сил у многих женщин больше, чем полагают мужчины. И они чаще оказываются куда сильнее, чем вы считаете. Это все, что я скажу.

– Ну да, пока – все, – мрачно заметил Филипп.

Элайза пожала одним плечом. Она явно пыталась сдержать смех. Какая дерзость с ее стороны!

Ла Вей несколько мгновений молча смотрел на нее изучающим взглядом.

– Не опыт ли подсказывает вам эти рассуждения, миссис Фонтейн? – наконец спросил он.

Элайза лишь спокойно посмотрела на него. Это и был ответ на его вопрос.

Принц опять начал ходить взад-вперед, а потом остановился и сбивчиво заговорил, потому что по какой-то причине хотел, чтобы она узнала.

– Я не сержусь на нее. Я сержусь на себя. Сержусь на судьбу. На это… – Он взмахнул выздоравливающей рукой. – И еще сержусь на сложившуюся неопределенность, которая не позволяет мне заработать деньги, необходимые для покупки моего собственного дома и для того, чтобы обеспечить сестру приданым и любыми чертовыми бальными платьями, какие только она пожелает. Я сержусь, что моя семья была разбита революцией на осколки, и вот теперь я вынужден собирать их. А лучшее лечение от гнева – это конструктивные действия, миссис Фонтейн. Но время идет. Я могу удачно и быстро жениться, могу выполнить очередное задание короля, а могу сделать и то, и другое. Но мне нужно до окончания зимы решить, как именно я поступлю, потому что Ле-Пьер-Держан будет продан, если я не потороплюсь.

– Стало быть, вы можете вновь подвергнуть себя опасности, потому что это принесет вам выгоду, или…

– Намертво связать себя брачными узами, – договорил за нее Филипп.

Еще одно слово, предвещающее что-то дурное. Скорее напоминающее погребальный, чем радостный звон церковных колоколов, в которые звонят два маленьких мальчика – один убегающий от другого.