Элиза Ожешко - В провинции
Но молодежь, толпившаяся по воскресеньям перед оградой N-ского костела, заметила, что ни Александр, ни Винцуня не появляются уже второе воскресенье подряд, и шептала между собой: «Что-то в этом есть!»
Лишь на третье воскресенье к костелу подъехала бричка Неменской, из нее резво выпрыгнула Винцуня и весело заговорила с Болеславом, помогавшим ей высадиться. Следуя за теткой к калитке кладбища, она мельком бросила взгляд в ту сторону, где обычно стоял Александр, а когда не увидела его там, покраснела и прибавила шагу. Из костела она вышла побледневшая и сразу стала торопить тетку с отъездом.
Когда она усаживалась в бричку, кто-то из молодежи тихо заметил:
— Все хорошеет!
— Но что-то грустна, — отозвался другой. В самом деле, Винцуня выглядела грустной.
В следующее воскресенье она снова приехала, но Александра все не было. Публика, столпившаяся после службы на кладбище, отметила, что на этот раз девушка была еще печальней, чем на прошлой неделе. Кто-то из знакомых заговорил с нею, она ответила, улыбнулась, но с очевидным усилием.
В тот же день после обеда во дворе Неменки затарахтели колеса. Неменская прохаживалась по аллее и, перебирая четки, шептала недочитанную в костеле молитву, а Винцуня с цветами в руках, которые она срывала для букета, стояла около одной из клумб. Над ее головой кружили два ее неотступных голубя. Услышав стук колес перед крыльцом, она залилась пунцовым румянцем и выронила из рук цветы.
Александр — это был он, — не найдя хозяек в комнатах, догадался, что они должны быть в саду. Он выглянул в открытую дверь и шагах в пятнадцати от себя увидел Винцуню. У ног ее лежали разбросанные цветы, руки повисли вдоль тела, щеки ярко алели. Этот пылающий румянец и смятенный вид девушки сказали ему о многом. Впечатление было настолько сильным, что он сам, по-видимому, был потрясен и, всегда такой смелый, не сразу решился подойти к ней. Несколько минут они стояли молча, с бьющимися сердцами и смотрели друг на друга.
Александр первый сделал шаг вперед.
— Добрый вечер, — сказал он слегка срывающимся от волнения голосом. — Простите, что я так неожиданно… Может быть, мой приезд вам неприятен?
Он глубоко заглянул Винцуне в глаза.
— Неприятен? О нет, вас так долго не было, — тихо ответила девушка, потупившись.
«Так долго!» И боль, и радость прозвучали в этих словах, хотя девушка, наверное, этого не хотела. Но Александр услышал и грустное: «я тосковала!», и радостное: «как мне теперь хорошо!», потому что глядел ей в глаза и ловил каждый звук ее голоса. Он схватил ее руку и прижал к дрожащим губам.
Винцуня тихо вскрикнула — от испуга, от удивления, от боли и радости.
— Пойду за тетей! — воскликнула она, вырывая руку. Перепрыгнула через клумбу, ее розовое платье замелькало среди кустов, и она исчезла за поворотом аллеи.
В тот день молодой человек гостил в Неменке до позднего вечера. Болеслава не было, и вечер провели втроем.
Сегодня один из здешних помещиков созвал к себе самых опытных в округе хозяев, для того чтобы вместе осмотреть новоприобретенную жнейку и посоветоваться, как лучше обращаться с нею. Болеслава, который был известен своими агрономическими познаниями, пригласили первым, и он охотно поехал, так как живо интересовался всем, что касалось местного земледелия.
Таким образом, на этот раз Александр оказался единственным гостем в Неменке. В этом скромном доме он блистал сегодня, как никогда, ослепляя своим молодым задором, галантностью и красноречием обеих женщин, привыкших к общению с простыми, скромными сельчанами, которые умели толковать лишь о хозяйстве.
«Вот уж подлинно светский молодой человек», — в который раз сказала себе Неменская, когда вышла из гостиной распорядиться насчет чая.
Оставшись вдвоем с Винцуней, Александр многозначительно помолчал, затем промолвил:
— Вы любите цветы, и у вас их так много. Но есть в Неменке один цветок… чудесный… все остальные бледнеют перед ним…
Красноречивый взгляд дополнил то, что было недосказано словами.
Винцуня отвернулась и поглядела в окно.
— Посмотрите, какой красивый закат, — показала она на рдеющую гряду облаков, за которой медленно садилось солнце.
— Да прекрасный! — восторженно воскликнул Александр. — Еще никогда вид заходящего солнца не казался мне таким прекрасным, как сегодня… как здесь… Здесь все прекрасно, это истинный рай! Не удивительно, что в нем живут ангелы!
Вернулась Неменская, и молодой человек поспешил придать разговору направление, лестное, главным образом, для хозяйки. Он с жаром стал расхваливать неменковскую усадьбу, ее расположение, дом, сад и прочее и кончил заверением, что, сколько он ни ездил по разным местам и как ни хороши они были, никогда не случалось ему видеть такого прекрасного, праздничного и поэтичного уголка, как Неменка.
Потом он сел за фортепьяно и немного попел, потом опять рассказывал о Варшаве и о ковенских краях, где он родился и вырос. Присутствие Винцуни удваивало его красноречие, возбуждало прирожденную живость ума и свойственное ранней молодости поэтическое чувство, он рассказывал увлекательно и доставлял неописуемое удовольствие обеим своим слушательницам, всегда жившим тихо и замкнуто и ничего, кроме родного угла, не видавшим.
Винцуня оживилась, глаза ее блестели, она болтала с Александром и весело смеялась.
И Неменская, когда снова вышла из комнаты, на этот раз чтобы позаботиться об ужине, говорила себе: «Славная они пара! Будто созданы друг для друга. — И с легким вздохом прибавила: — Жаль!»
А Александр, оставшись наедине с Винцуней, вынул из стоявшего на столе букета цветок и спросил:
— Панна Винцента, чего вы желаете этому цветку?
Винцуня подумала немного, затем сказала:
— Желаю ему быть очень, очень счастливым.
— Не будет он счастлив! — воскликнул Александр и картинным жестом отбросил цветок в сторону.
— Почему? — робко спросила девушка.
— Разве может цветок быть счастливым без солнца? — медленно проговорил Александр, вперяя взгляд в ее глаза.
— Почему же он должен жить без солнца? — спросила девушка, опуская глаза.
— Потому что его солнце светит не для него! — ответил юноша и глубоко вздохнул.
Винцуня помолчала, как бы колеблясь, затем снова спросила:
— А может, какая-нибудь прекрасная звезда его утешит?
— О нет! — воскликнул Александр. — Его ничто не может утешить! Без своего солнца он увянет и погибнет!
Постороннему слушателю этот маленький диалог мог показаться не более чем словесной игрой, однако для обоих молодых людей он имел, по-видимому, глубокий смысл, — оба вдруг смолкли, и на их лицах выразилось волнение.
