Виктория Холт - Богиня зеленой комнаты
— Что «если нет»?
— Я попрощаюсь с Друри-Лейн.
Шеридан быстро взглянул на нее. Означает ли это приглашение из Гарден? Ну и дурак же Кембл! Они не могут себе позволить отпустить Дороти Джордан. Да, у его сестры есть имя. Величайшая актриса современности, и все это признают. Но это еще не значит, что публика, которая любит поговорить о несравненной Саре, не предпочитает смеяться с Дороти Джордан.
Шеридан размышляя о куче счетов, о своих мечтах, которые не реализовались. Боже, думал он, мы не можем себе позволить потерять Дороти Джордан.
— Вы правы, моя дорогая, — сказал он. — Не сомневаюсь, что вам следует платить больше. Я приму решение.
— Благодарю вас, — ответила Дороти. — И незамедлительное решение...
— Желательно... Я знаю, дорогая.
— Не только желательно, мистер Шеридан, — ответила Дороти, — но и обязательно.
Театральные новости всегда интересовали публику, и в театре было полно желающих удовлетворить этот интерес.
Ссора между Кемблом и Дороти Джордан, ее отказ работать за нынешнее жалование — все это стало быстро известно: Дороти хочет поставить себя на одну доску с Сарой. Дороти Джордан, которая присвоила себе имя миссис Форд, вступает в борьбу против Сары и Кембла, поддерживаемая Ричардом Фордом и своей семьей, которая находится у нее на содержании. Публика развлекалась и ожидала развязки, театралы заключали пари, гадая, кто из их фавориток выйдет победительницей.
В газетах стали появляться письма.
«Посмотрите на миссис Джордан — она называет себя миссис Форд, отвлекаясь от неотесанности ее персонажей. Кто она такая? Будет ли публика поддерживать ее в конфликте с управляющим и в требовании большего жалования только потому, что сейчас она вызывает некоторое любопытство, а очень скоро, быть может, утратит полностью свою привлекательность?»
Однако преданные зрители, которые поддерживали Дороти, не могли позволить противной стороне вести себя подобным образом: «Когда жалование артистов не соответствует уровню их таланта и успехам, достигнутым благодаря труду, публика не должна оставаться равнодушной».
Битва продолжалась, и Шеридан был вынужден обсудить проблему с Кемблом.
— Отбросим все предрассудки. Это же абсурд, что Сара — дорогая, великолепная, удивительная Сара — получает тридцать фунтов за спектакль в то время, как миссис Джордан — конечно, она только комическая актриса и не может быть поставлена рядом с необыкновенной Сарой, но она привлекает зрителей ничуть не меньше, чем Сара, и даже Кинг вынужден был это признать — получает настолько меньше.
И поспешно добавил:
— Мы не сравниваем достоинства игры обеих дам, речь идет только о том, что не может быть такой разницы в жаловании двух актрис, одинаково привлекательных для зрителей. И потом, Кембл, — продолжал он, — вы не должны были платить Саре так много. Теперь у нас нет другого выхода, как предложить Джордан тридцать фунтов... в неделю, а не за спектакль.
— А если она изобразит болезнь и будет играть только раз в неделю?
— Тогда, дружище, она сравняется с вашей сестрой.
— Итак, вы намерены платить Джордан тридцать фунтов в неделю?
— У нас нет выбора. Тридцать фунтов в неделю и Джордан есть, если нет — ее не будет.
— Мы не можем позволить себе платить ей тридцать фунтов в неделю.
— Это так. Правда, мы не можем. Но в театре нельзя обойтись без компромиссов. Еще меньше мы можем себе позволить потерять Джордан.
И битва была выиграна. Дороти должна играть не менее трех раз в неделю в пьесах и дивертисментах. Публика аплодировала! Зрители хотели видеть Дороти Джордан как можно чаще, и они прощали ей свои разочарования, когда она не играла, хоть имя ее и значилось в афишах; они были на ее стороне.
Когда Дороти впервые появилась на сцене после того, как стало известно, что она добилась успеха и ей будут платить тридцать фунтов в неделю, все места были заняты, и люди стояли в проходах. Зрители устроили ей такую овацию, что Шеридан, по его собственному признанию, боялся, как бы не рухнула крыша.
— Понимаете, мой дорогой Кембл, — сказал он, — следует всегда ублажать публику, даже если при этом огорчаешься сам.
Кембл перенес свое поражение с достоинством, на какое только был способен. Он вынужден был признать, что каким бы ни было его собственное мнение об актрисе Дороти Джордан, публика оценивала ее очень высоко, и на ее спектакли приходило столько зрителей, сколько не собирал никто другой.
В характере Дороти не было мстительности, и Кембл, поняв свои ошибки, казалось, готов был теперь не мешать ей. Дороти попросила его только об одном одолжении — взять на работу ее брата Георга, и он согласился, чем очень ее удивил. Георг начал работать в Друри-Лейн с жалованием пять фунтов в неделю, которые оказались большим подспорьем для семьи.
Грейс следила за перипетиями борьбы с нетерпением и восторгом и, когда Дороти получила большое жалование — тридцать фунтов в неделю — не скрывала своего торжества. Дороти как-то поделилась с Эстер своими наблюдениями, что мать перестала выглядеть моложе своих лет, и сестрам это казалось проявлением ее нездоровья.
Георг был очень доволен работой в театре и стремился показать все, на что был способен на сцене. Самые маленькие роли он исполнял с энтузиазмом, роли действительно были маленькие, и зачастую он только двигался по сцене или произносил одну-две реплики. Но он вкладывал в это все свое вдохновение, и его уже начали замечать, впрочем, не исключено, что причина была в другом: он был братом Дороти Джордан.
Вскоре после завершения баталии с Кемблом Дороти поняла, что снова ждет ребенка.
КОРОЛЕВСКИЙ ВИЗИТ
Труппа давала «Любовью за любовь», и Дороти, не занятая в спектакле, воспользовалась возможностью провести вечер с семьей на Гавер-стрит, где теперь они жили все вместе — так Эстер было гораздо легче смотреть за детьми. Фанни росла трудным ребенком — она была капризна и ревновали к малютке Доди. Глядя на нее, Дороти не могла не вспоминать Дэйли и спрашивала себя, не унаследовала ли дочь отцовский характер. Однако Эстер прекрасно управлялась и с ней, и с Доди, поскольку Дороти все свое время отдавала театру и ни на что другое ее уже не хватало. По этому поводу Эстер говорила, что никогда не чувствовала в себе такой тяги к сцене, какую она видит в Дороти и какую только и должна испытывать актриса, если она настоящая и рождена для сцены.
— Если бы я действительно была артисткой, — часто говорила она, — со мной никогда не случилось бы того жуткого провала во время первого выступления.
