Нина Соротокина - Венец всевластия
Но подсматривать за героями нашими было некому. Сад Елены Волошанки, равно как и двор ее, находятся за высоким забором. Отдельное жилье было даровано еще Ивану Молодому, а по смерти супруга было сохранено за его вдовой. Последний пожар сильно потрепал постройку, но не скажешь, как про царский двор, мол, выгорел дотла. Обновили, подчинили, заменили сгоревшие бревна новыми — можно дальше жить.
Пробили часы на новом княжеском дворе. Раньше часовая машина, прозываемая «частомерье», стояла подле храма Благовещения. Теперь там идет строительство, возводят для государя Ивана палаты каменные. Частомерье было старым, установлено оно было более восьмидесяти лет назад. Тогда для всех это было диво-дивное, молот ударял в колокол каждый час, размеряя часы дневные и ночные, и ударял тем колоколом не человек, а самодвижная хитрость. Часы порушил пожар, и находились они в полном небрежении до тех пор, пока флорентийский мастер не вернул им по приказанию царя былую силу. Большая радость для всех слушать опять их мелодичный перезвон и соотносить себя со временем.
Курицын наконец решился.
— Я должен донести до вас, княгиня, известия неприятные. Горе мне, редко прихожу к вам теперь с хорошей вестью.
— Не томите… Иль дурное о Дмитрии?
— Нет, нет! Разговор на сей раз пойдет о вашем батюшке. Дошли до нас сведения, что господарь волошанский Стефан напал на литовские владения.
— Быть не может! Это вы точно знаете?
— Да уж куда точнее. Из Литвы прибыл посол Станислав Петряшкович. Он теперь и пеняет государю Ивану и помощи от него против Волошии ждет.
Елене не надо было долго объяснять сущность происшедшего. Раз заключили мир с Литвой, то, стало быть, по обычаю и по старине иметь общих друзей и врагов. Но не может быть того, чтоб господарь Стефан стал врагом московскому государю.
— Что же теперь будет? — спросила она упавшим голосом.
— Грамоты будем составлять, печати вешать, послов звать да гонцов гнать. Государь уже повелел искать способ, чтоб примирить Александра и вашего батюшку.
Курицын не раз упреждал Елену, объяснял ей, как вести себя с царем, де, не сказала бы по недомыслию чего лишнего. И сейчас они обсудили происшедшее во всех подробностях. Елена покорно кивала головой.
— Теперь я понимаю, почему вы так сказали про письмо Ленушки… про улов ни ко времени. Но ведь одно другому не мешает. Я так рада за Лёнушку, что послал ей Господь любовь. Вот так едешь неизвестно куда, и приедешь к любимому.
— Разумеется, я очень рад за княгиню Елену, — поспешно сказал Курицын. — А это — просто пословица, случайно с языка сорвалась. Я о своих делах думал.
В глазах Елены не прозвучал вопрос — каких? Дела дьяка Курицына были столь обширны, что женского ума как бы и не касались. Однако, позволь себе Курицын откровенничать на этот раз, она бы все поняла и приняла размышления дьяка близко к сердцу.
Когда Иван отдавал дочь Елену в Литву, то в расчеты его меньше всего входила счастливая жизнь супругов. Любить мужа жена обязана, это всякий знает, но не настолько, чтоб ради него забыть отчизну свою, отца и нужды государства Московского. Иван поставил на дочь, как на кречета в охоте, как на бойка-петуха, прости, Господи. Елена должна была стать своим человеком во вражеском стане и доносить о каждой мысли мужа, о каждом его намерении. Более того, царь замыслил окружить дочь русским штатом, чтоб были рядом с дочерью мудрые и умелые соглядатаи. Если Елена умом не все объемлет, то толковый человек сообразит послать в роковой час нужную грамотку государю Московскому.
И вдруг посол Петряшкович после недостойного, невразумительного приветствия заявляет Ивану, что, де, ты, государь, хотел оставить при дочери своей на первое время, пока она не обвыкнет к новой жизни, несколько твоих бояр и детей боярских.
— Именно, это и договором предусмотрено.
— Согласуясь с твоим желанием, мы оставили их на какое-то время, но не на всю же жизнь! — здесь голос посла дал слабину, в нем прозвучала неприкрытая обида. — Теперь княгиня попривыкла к новому жилью и положению. Пребывает она в здравии и счастии, и пора бы уже боярам твоим и слугам отбыть в Московию. Мой господин, Великий князь Литовский и Русский, говорит: «В Литве, слава Богу, есть кому служить княгине. Стоит ей только слово сказать, все будет тут же выполнено. Приказ дочери вашей свят. Она великая княгиня наша».
Государь Иван выслушал заявление посла молча, только брови насупил, приспустил веки, и глаза стали как щелочки. И щелочки эти глядели поверх посла, словно пытались досмотреться до далекой Литвы и узреть, что там происходит на самом деле.
Петряшкович выждал подобающую важному приему паузу и продолжил свои речи. Теперь посол щедро подливал елей в каждую фразу и кланялся поминутно, но весь вид Ивана говорил, что речи эти он находит дерзкими.
— Ты, великий царь, просил поставить для дочери своей новую церковь греческой веры на переходах, подле ее хором, но князь великий Александр говорит, что пункт сей попал в брачный договор по недомыслию послов наших, а потому передает, что князья наши и паны имеют записи от предков наших, чтоб церквей греческого закона в Литве не прибавлять. А посему старый закон нарушать не годится, — он передохнул и продолжал: — Для великой княгини Елены в Вильне есть греческая церковь. Она стоит совсем близко от княжеских покоев и, если ее милость захочет идти в церковь конно или пеше, ей тут же будут предоставлены слуги.
Вот здесь государь и излил свой гнев. Он читал эти «записи от предков наших». Литовский князь Ягайло-вероотступник после брака с Ядвигой и объединения княжества Литовско-Русского с Польшей клятвенно обещал польским панам, что будет обращать подданных своих в латинство и церквей православных не возводить.
Но не даст он Литве с Москвой шутки шутить. Александр думает, если он Елену заполучил, то уже и хозяин! Лицо Ивана покраснело, голова вскинулась, и борода угрожающе распушилась.
— По недомыслию, говоришь? А мирный договор вы тоже по недомыслию составляли? Я просил построить церковь греческую не только для дочери моей, но и для себя. Для себя, понял? А господину своему передай… — Дальше последовал такой поток брани, что послу впору было заткнуть уши.
Стоявший рядом с троном Курицын похолодел, сидящие вдоль стен бояре закивали высокими шапками, кто-то прыснул в кулак. Оставалось только надеяться, что послу Петряшковичу хватит ума не передавать Александру эту брань дословно. Да и забудет он половину. А если не забудет, то тоже беда не велика… пока. Литве сейчас необходим мир с Русью, Вильно все стерпит. На них Стефан молдавский напал, и хан крымский Менгли-Гирей уже в седле.
