Кимберли Кейтс - Утренняя песня

Он дотронулся до ее затылка, схватил прядь волос и стал наматывать на ладонь.

Она желала его и в то же время боялась.

Остен приподнял ее голову, и у Ханны перехватило дыхание; время замерло, когда его чувственные губы, нежные и теплые, приблизились к ее губам и запечатлели на них поцелуй.

Остен со стоном прижал ее к себе, ощутив каждый изгиб ее нежного тела под тонкой ночной рубашкой.

Она была ошеломлена, почувствовав, что он весь дрожит.

Что это? Желание? Казалось невероятным, что этот мужчина, столь совершенный, мог пожелать ее, скромную Ханну Грей.

Он провел языком по ободку ее губ.

– Открой рот, Ханна, – пробормотал он, – дай мне попробовать тебя изнутри.

Эта мольба была такой опьяняющей, такой грешной и такой прекрасной.

Она открылась ему и ощутила, как сильно он ее хочет.

Он изучил ее рот, губы, кончик языка, заставляя ее изнывать от желания.

Она так сильно сжала пальцы, что булавка впилась ей в руку.

Ей показалось, что Данте коснулся ее затвердевших сосков.

– Ханна, – выдохнул он, скользя ладонями по ее телу. – Ханна... Ханна... Ханна...

Девушка застонала, ей хотелось, чтобы он обхватил ладонями ее грудь, хотелось чего-то большего...

Ханна вздрогнула, когда он стал ласкать ее грудь и обхватил губами сосок.

– О... О, пожалуйста, – взмолилась она. – Я не вынесу этого.

– Не уходи от меня, Ханна. Я не причиню тебе боли, как он, – пообещал Остен.

Он? Кого Остен имеет в виду? И тут ее осенило. Данте уверен, что Пип ее сын, что она спала с другим мужчиной и позволяла ему делать все, что делал с ней Данте. Он хочет взять ее к себе в постель и снять с нее ночную рубашку, чтобы между ними не осталось ничего, кроме ее лжи.

И о чем только она думала, позволив ему обращаться с ней подобным образом? Разве ее положение и так не было рискованным? Она запаниковала.

– Пожалуйста, прекратите!

Он прервал поцелуй и отпрянул от нее, пораженный. Будто очнулся от волшебного сна.

Что он о ней думает? После того как она повела себя так недостойно... Но она не может сказать ему правду.

«Я никогда не была в постели с мужчиной... меня никогда не целовали, пока ты...»

– Я сожалею о случившемся, – произнесла Ханна, поднеся руку к губам, все еще дрожавшим от его поцелуев.

– Не могу сказать то же самое, Ханна. Я не мог не прикоснуться к тебе. Да и ты, по-моему, была не против.

Она ничего не сказала. Ей и не нужно было ничего говорить.

Он все понимал, словно заглянул ей в душу.

Он стоял, словно зачарованный, глядя ей вслед, когда она уходила.

Кто бы мог подумать, что под убогой одеждой эта колючая, острая на язык Ханна скрывает тело, при виде которого у любого мужчины потекут слюнки? И все же было что-то более глубокое, чем просто красота лица или тела, от чего сердце Данте дрогнуло. Эту загадку ему предстояло разгадать.

– Ханна! – остановил он ее. – Я никогда тебя не обижу. Ты веришь?

Она остановилась, опершись изящной рукой о дверь и повернувшись ровно настолько, что он смог увидеть ее грудь, от которой дух захватывало.

– Я знаю, что вы никогда меня не обидите. Но порой человек теряет контроль над собой. И тут уж ничего не поделаешь.

– Ты имеешь в виду то, что произошло между нами? Сожалеешь об этом?

– Я не должна была... – Она осеклась, потом едва слышно продолжила: – Это не ваша вина.

– Хочешь сказать, что не надо было разгуливать в ночной рубашке? Кто-нибудь должен был предупредить тебя об этом в тот вечер, когда ты прибыла в Рейвенскар?

Он поморщился.

– У меня привычка целовать тех служанок, которых случайно встречу в ночной рубашке. Три недели назад я поймал экономку...

– Не надо! Я знаю, вы хотели этого не больше, чем я. Повторяю, это не ваша вина. Я просто...

Она замолчала, ее щеки пылали, былой бледности, когда он впервые увидел ее перед собственной дверью, и след простыл. Теперь она казалась ему настоящей красавицей.

– Случившееся не изменит моих чувств.

Это была ложь. Все изменилось в то самое мгновение, как он обнял ее.

– Я хочу поблагодарить вас, сэр. За вашу доброту. Я... я этого не заслуживаю. – Голос ее дрогнул.

– Остен, – резко поправил он ее.

– Что?

– Не сэр, а Остен.

Она помедлила, опустив ресницы.

– Остен. – Произнесенное с ирландским акцентом, его имя прозвучало на редкость лирично.

Когда Ханна ушла, он с трудом сдержался, чтобы не побежать за ней, не подхватить на руки и не отнести к себе в спальню.

Но он тут же прогнал эту мысль. Ханна создана для того, чтобы идти по жизни с гордо поднятой головой, а не стать на время его любовницей, превратиться в предмет сплетен прислуги.

Он с отвращением вспомнил, как унизил ее сегодня, уподобившись отцу ее ребенка, этого негодяя.

Как бы отчаянно ни желал он Ханну, он скорее отрежет себе руку, чем обидит ее. Она и так слишком много страдала. Осталась одна с внебрачным ребенком. Теперь ни один мужчина не возьмет ее замуж.

Пятно, которое невозможно стереть. Ей пришлось бы довольствоваться положением любовницы, пожелай она отдаться какому-нибудь мужчине.

Остен закрыл глаза, представив себе Ханну такой, какой она была шесть лет назад, – не кокетка с веером в руках, а скромная, целомудренная. Она все же отдалась кому-то, жестокому и грубому, или ее принудили к этому. Остен сжал кулаки. Теперь она лишена возможности иметь семью, любящего мужа, рожать детей.

Сам Остен смотрел на супружество как на необходимость, своего рода сделку, чтобы произвести на свет наследника. И ничего хорошего от женитьбы не ждал. Скорее, боялся ее.

Но Ханна пробудила в нем целую бурю чувств.

Она заслуживает настоящей любви. Умного, смелого, честного спутника жизни. Полную противоположность Остену Данте.

Он подошел к роялю и взял подсвечник. Данте крался по дому, который был таким пустынным всего неделю назад, и вспоминал смех Пипа, когда тот прижимал к себе щенка.

Сердце бешено забилось, так же, как тогда, когда он увидел Ханну в ночной рубашке, с глазами нежными и такими печальными. Она чувствовала себя виноватой. Неужели из-за бриллиантовой булавки? Или за этим стояло что-то еще? Даже после того, как он сказал, что она может оставить безделушку себе, лицо ее не просветлело.

Ему так отчаянно хотелось излечить ее. Но такой способностью он не обладал. Прочитав ему письма от родных, Ханна в гневе сказала, что он не может помочь даже самому себе.

Он выскользнул из комнаты и поднялся по ступенькам, в который уже раз надеясь уснуть, но сон не шел к нему.

Добравшись до двери Ханны, он остановился и услышал тихий шорох. Ханна еще не легла. Видимо, была расстроена, так же как и он.

Стирала вкус его губ со своих? Томилась желанием, вспыхнувшим в ней, когда они прильнули друг к другу?