Джорджетт Хейер - Роковой сон
Из тени неожиданно прозвучал голос:
— Там только один святой, братец. «Король, король, против вас идет целая армия», — говорят советники. «Спокойнее, друзья, — бормочет святой, — у нас есть дела поважнее». И занимается наложением рук на грязные язвы своего раба, погружается в молитвы. Вот он, твой король, братец. — С этими словами на свет вышел Гале, подмигивая и кривляясь.
— Не шути над святостью, — строго оборвал его Вильгельм. — Ведает Бог, Эдвард и впрямь творит немыслимые чудеса.
— Да уж… Не большим ли чудом стало бы, если б он наградил свою жену ребенком, чтобы было кому править после него, — ухмыльнулся шут. — Что, вернувшись домой, тоже займешься излечением прокаженных, братец?
— У меня нет чудотворной силы, дурак.
— Сожалею, что тебе недостает святости, — сокрушался Гале. — Великая вещь — быть святым. Кузен Эдвард проводит дни в молитвах, а ночью его посещают святые видения. А как жаль бедную королеву! «Не хочешь ли зачать прекрасного сына, дорогой, чтобы он был королем после тебя?» «Фи, фи! — кричит кузен Эдвард в ответ, — я слишком непорочен, чтобы заниматься этими приятными делами». И он перебирает свои четки и молится Богу и Богоматери, чтобы благословили его воздержание, при этом бросая свою Англию, как кость, двум собакам. Веселые же будут собачьи бои, прежде чем все устроится.
Герцог улыбнулся, в лунном свете заблестели его белые зубы.
— Слишком много знаешь, дружочек Гале. Смотри, отрежу тебе как-нибудь уши.
— Ладно, ладно! — ответил шут. — Тогда я опять поеду в Англию и попрошу, чтобы наш святой наложил на меня руки. Обещаю, из-под них появится парочка прекрасных ослиных ушей.
— Хватит об этом! — прервал его герцог. Он перекинул полу мантии через плечо и пошел через палубу. — Я хочу спать, — зевнул он. — Пошли со мной, Рауль.
Шут рассмеялся вслед:
— Давай спи рядом с ним на тюфяке, Рауль, ведь вскоре настанет день, когда для тебя уже не найдется места в комнате Вильгельма. «Я хочу в постель, жена, — будет говорить Вильгельм и добавит: — В конуру, Рауль, марш в конуру!»
Оба молодых человека расхохотались, но веселое настроение герцога быстро сменила угрюмость. В каюте он бросился на кровать и, скрестив руки под головой, уставился на покачивающиеся фонари.
— Эта последняя стрела была неплохо направлена, — сказал он.
Рауль задернул кожаные занавеси в дверном проеме.
— Я пойду в конуру с легким сердцем, — пообещал он.
— Но когда наконец это случится? — Вильгельм мельком взглянул на него и снова уставился на фонари. — Я больше не могу ждать. Боже мой, я слишком долго ждал! Мне нужно определенное «да» или «нет». Все, решено, мы едем во Фландрию.
— Как прикажете, сеньор, но ведь вы еще не научились считать «нет» ответом на вопрос, — усмехнулся Рауль.
— Не умею я с женщинами обращаться, — посетовал Вильгельм. — Как их понять? Что на уме у этой очаровательной холеной дамы? О чем думает эта женщина, когда она загадочно улыбается и при этом холодно говорит? Ничего не скажешь, тонкая работа! Тайная, непонятная! Она как укрепленная цитадель, которую я напрасно осаждаю. Следует ли мне далее ждать, пока эта цитадель не получит подкрепление? Но я ведь слишком хороший военачальник. — Он вскочил с постели и лихорадочно начал мерить шагами каюту. — Она как спокойное пламя, отдаленное, охраняемое, но желанное! О Господи!
— Спокойное пламя, — повторил Рауль, — а вы? Вы — тоже пламя, но, думаю, не такое спокойное.
— Нет, я сгораю. Бледная колдунья! Ивушка плакучая, такая тонкая, что я мог бы переломить ее руками! И до этого еще дойдет, поверь!
— Иисусе! — Рауль был одновременно изумлен и смущен. — И на это вы собираетесь употребить свою любовь?
— Любовь! — Вильгельм с минуту поразмышлял над этим словом и презрительно отверг его.
— Она — моя любовь и моя ненависть, — хмуро изрек он. — Говорю тебе, я даже не знаю, люблю ли ее. Только уверен, что она — моя. Клянусь крестом, моя, чтобы держать ее в объятиях, если пожелаю, прижав губы к ее губам, или чтобы сломать — да, да! Причинить боль, раздавить, если на то будет моя воля. Она искушает и тут же отвергает меня, а я что, не мужчина? О Господи наш на кресте, все эти долгие ночи моя постель так холодна!
Рауль смотрел на эти неустанные метания взад-вперед.
— А что слышно от Ланфранка, сеньор?
— Да ничего! Он призывает меня к спокойствию, пишет о нем снова и снова. Клянусь сердцем человеческим, она будет моей, несмотря ни на что!
— Ваша милость, думаю, что архиепископ не уступит. Вы послали его в Рим, но еще неизвестно, кого отправил Можер, чтобы нашептывать в другое ухо Папы.
— Пусть Можер получше приглядит за самим собой! — рассердился герцог. — Я мгновенно могу избавиться от этого распутного лиса! Он что, хочет захватить предназначенный мне трон или для своего братца Аркуэ, или для собственного незаконного сынка Микаэля?
— Кто знает? В любом случае остерегайтесь его, ваша милость! До меня уже дошли слухи об отлучении от церкви. И что вы тогда будете делать?
— Иисусе, да то же, что и сейчас! — еще сильнее разгневался герцог. — Если Можер рассчитывает на мою доброту потому, что мы — кровная родня, то плохо меня знает. Ведает Бог, я буду снисходителен, пока смогу, но если он захочет, чтобы я был его врагом, то он этого врага получит! — Расстегнув мантию, герцог отшвырнул ее в сторону. — Относительно формальностей вся моя надежда на Ланфранка. — Он внезапно улыбнулся, как мальчишка, который все еще жил в нем, и ярость растаяла. — А что до всего остального, Рауль, я верю в себя и поэтому мы отправляемся во Фландрию.
— Хорошо сказано, — согласился Рауль, — побьюсь-ка я с Фицосборном об заклад насчет результата.
Герцог снова улегся в постель, подперев голову рукой.
— Ты наверняка выиграешь, — засмеялся он.
— А вы, ваша милость, уверены, на кого я поставлю? — пробормотал юноша.
Герцог одним махом поднялся.
— Клянусь головой моего отца, если ты вздумал сомневаться во мне!.. — начал было он, но тут же замолчал, увидев, что Рауль хохочет, и шлепнулся обратно на шкуры. — Делай как хочешь, но помни: кто ставит против меня, тот проигрывает.
Вильгельм закрыл глаза. Его голос прозвучал слишком вызывающе, чтобы хорошо знающий его человек понял, что в успехе он совсем не уверен.
Глава 2
Из трех заложников Эдгар был более всех озадачен увиденным в Руане, хотя ничем этого не выдал. Влнот, со свойственным ему легкомыслием, радовался каждому новшеству и быстро привык к жизни в городе. Хакон с любопытством поглядывал на незнакомый мир, но был еще слишком мал, чтобы размышлять о нем. Только Эдгар походил на изгнанника, одинокий среди всех этих чужаков.
