Лоретта Чейз - Вчерашний скандал

— Я знаю, как позаботиться о себе, — ответила Оливия, поднимая подбородок. — Тебе, как никому другому, следовало бы это знать.

— Ах, так? — проговорил он. — Тогда позаботься о себе, Оливия.

Перегрин обхватил её рукой и притянул к себе.

— О, нет, ты…

Он крепко взял её за подбородок и поцеловал.

Оливия знала, как себя защищать. Она потянулась, чтобы вцепиться ногтями в его запястья. Она была готова ударить его ногой в пах.

Но что-то пошло не так.

Оливия не могла освободить лицо, поскольку он удерживал её подбородок, мягко, но твёрдо. И это лишало её всякой возможности избежать шокирующего ощущения его губ и давления рта, непреклонного, требовательного, настойчивого. Лайл был упрям до мозга костей, и, что бы он ни делал, он уделял этому полное внимание, не оставляя Оливии ни малейшего шанса отвернуться или проигнорировать его. Она не удержалась, чтобы не ответить ему. Она не могла не упиваться ощущением его губ и его вкусом.

Затем пагубно соблазнительный аромат мужчины проник ей в нос, ударил в голову и наполнил её мечтаниями, томлением и жаром. Земля ушла у девушки из-под ног, словно она поднималась на воздушном шаре.

Оливия провела руками по плечам Лайла. Затем её руки обвились вокруг его шеи, и она ухватилась за него так, словно ей придётся падать сотни миль до холодной поверхности земли, если она не будет держаться.

Она предполагала лягнуть его в голень. Но вместо этого её босая ступня поползла вверх по его ноге. Свободная рука Лайла скользнула по её спине вниз, сжала ягодицы, и он привлёк девушку ближе, к своему паху. Лишь несколько тонких слоёв муслина и шёлка осталось между ними. Они ничего не скрывали и не защищали. Его возбуждённый орган, горячий и тяжёлый упёрся ей в живот.

Оливия не была совершенно невинной. Ей уже доводилось ощущать мужское возбуждение, но жар не разливался в ней, словно пламя по пороховой дорожке. Она ощущала возбуждение раньше, но не испытывала такой боли, как на сей раз. Она не чувствовала такого буйного нетерпения.

Перегрин прислонился спиной к двери, увлекая её за собой, и всё, что было ей известно, испарилось. Все её знания и раздражение ушли в небытие. Она могла лишь томиться, но не в приятном романтическом влечении, а в безумии. Оливия тёрлась об него и открыла рот, чтобы принять его в себя и отведать его вкус. Это был жаркий и греховный поцелуй сплетения языков, вторжений и отступлений, как совокупление, к которому взывал каждый её инстинкт.

Оливия услышала звук, но он ничего не означал. Смутный звук, который мог быть чем угодно. Какой-то звук, где-то. Она не знала, где. Это могло быть её сердце, которое каждым ударом отмечало физическое осознание каждого дюйма мускулистого мужского тела, прижимавшегося к ней. Это могла быть барабанная дробь желания, которое, казалось, продолжалось вечно.

Это был стук, но сердце Оливии стучало в грудной клетке, от жара и потребности… и от страха, потому что происходящее вышло из-под её контроля.

Ещё стук. И голос.

— Сэр?

Мужской голос. Знакомый. По ту сторону двери.

Инстинкты выживания Делюси, отточенные поколениями, выдернули Оливию из той безумной вселенной, куда завели её чувства. Она вернулась в свой, неожиданно равнодушный, холодный мир.

Девушка ощутила, как Лайл напрягся и начал отодвигаться.

Она отпустила его.

Оливия осмелилась бросить взгляд на его лицо. Оно было идеально сдержанным. Перегрин уверенно стоял на ногах.

Он спокойно вернул на место её ночную сорочку.

Чтобы не отставать, она разгладила его халат.

Более того, Оливия даже дружески похлопала Лайла по груди.

— Ну, пусть это послужит тебе хорошим уроком, — сказала она.

Девушка распахнула дверь, царственно кивнула Николсу и выплыла, на дрожащих ногах и с кружащейся головой, надеясь, что не врежется в стену и не упадёт навзничь.

Во сне на Оливии было лишь очень тонкое бельё. Она стояла наверху каменной лестницы и манила его к себе. За ней стояла непроглядная тьма.

— Иди, взгляни на моё тайное сокровище, — говорила она.

Лайл начал подниматься по ступеням.

Девушка ему улыбнулась. Затем она юркнула за дверь, которая с грохотом захлопнулась за нею.

— Оливия!

Он постучал в дверь. И услышал ответный стук. Но нет, это не стук. Ему знаком этот звук. Скалы, сдвигающиеся с места. Ловушка. Он обернулся назад. Темнота. Лишь грохот огромных камней, катящихся к выходу.

Удар. Удар. По дереву.

Не по камню. В дверь.

Кто-то стучит в дверь.

Лайл полностью проснулся, как он научился делать много лет назад в Египте, где умение мгновенно стряхнуть с себя сон могло означать разницу между жизнью и смертью.

Он принял сидячее положение. Неяркий свет, сочащийся из окна, подсказал ему, что солнце уже взошло.

Где, к дьяволу, находится Николс? В такое время, он, весьма вероятно, выбирается из постели горничной, либо же он нашёл дорогу в спальню одной из дам?

Проклиная своего камердинера, Лайл выбрался из кровати, натянул халат, втолкнул ноги в шлёпанцы и потопал к двери.

Он открыл дверь.

Оливия замерла, с поднятой рукой.

Лайл затряс головой. Ему всё ещё снится сон.

Но нет. Коридор за ней был освещён тем же серым светом, что и его комната.

Оливия была полностью одета. Его затуманенный сном рассудок медленно уяснил: чрезмерно украшенная шляпка… высокий воротник дорожного платья, с модными рукавами-фонариками… ладные полуботинки. Одежда для поездки, как доложил его сонный разум. Но в этом не было никакого смысла.

— Что? — спросил он. — Что такое?

— Мы готовы выезжать, — ответила Оливия. — Повозки со слугами уже поехали вперёд. Дамы ждут в карете.

Лайл понятия не имел, о чём она говорит. В уме он перебирал образы минувшей ночи: она, почти голая… он, утративший рассудок. Большая ошибка. Ужасная, огромная, почти роковая ошибка.

Но она стояла здесь, не более чем в расстёгнутой сорочке, с рассыпавшимися волосами, пока она размахивала руками, и прочие части тела двигались вместе с ней.

Перегрин видел каирских танцовщиц. Даже находясь на публике, и будучи полностью одетыми, они двигались так, что наводили на непристойные мысли. На частных приёмах они заходили куда дальше, временами оголяя свои груди и животы, или танцуя в одном лишь поясе. Несмотря на способности их удивительно гибких тел, Лайл удерживал голову на плечах.

Оливия сейчас стояла перед ним, сердясь и не пытаясь его соблазнять. Строго говоря, одежда закрывала её тело с головы до ног, — и он терял от неё голову.