Джулиана Гарнетт - Клятва рыцаря
– Что ты сделала с ним на этот раз? – спросил он.
Кора пожала плечами.
– Слава о нормандцах как прекрасных наездниках, похоже, сильно преувеличена, – сказала она. – Глядя на Жиля, никак этого не скажешь.
– Ты испытываешь мое терпение, Кора.
Хотя тон его был сдержанный, в нем чувствовался закипающий гнев, который заставил Кору поежиться. Чтобы вывернуться, она прибегла к другой тактике.
– Прошу прощения, милорд. Жиль сам меня спровоцировал своим непочтительным обращением. Он назвал меня шлюхой, а это привилегия, которую я оставляю лишь за тобой.
В ее словах таилось двойное жало: Люк объявил ее невинной своим людям, чтобы никто не смел заигрывать с ней. И в то же время сам обошелся с ней как со шлюхой. Каждый в лагере, должно быть, слышал их возню в палатке в ту ночь, слышал ее крик, который наверняка все правильно истолковали, кроме того, оскорбив женщину, находящуюся под защитой Люка, Жиль оскорбил его самого. Это была сладкая месть.
Лицо Люка тут же отразило, что он понял все правильно: и оскорбление, и посягательство на его власть. Но ей не удалось насладиться своим триумфом, поскольку он наклонился со своего огромного скакуна, чтобы схватить поводья ее лошади и конец цепи, свисающей с талии.
– Мы обсудим это вместе с Жилем, когда приедем в Йорк. А до тех пор ты будешь ехать рядом со мной. Ты ведь не настолько глупа, чтобы разыгрывать со мной эти штучки, которые позволяла себе с ним.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь, милорд, – невинно сказала Кора.
– Скоро поймешь, если ты решила испытывать мое терпение, ты преуспела в этом. Теперь пожинай плоды своих трудов, дорогая.
Неподдельный гнев, прозвучавший в его словах, вынудил ее благоразумно промолчать. А когда они проезжали мимо Жиля, Люк приказал ему занять свое место в строю.
– Посмотрим, справишься ли ты со своей лошадью лучше, чем с безоружной девчонкой, – язвительно бросил он по-французски. – И берегись, если ты не исполнял мои приказы, как она утверждает.
– Да убей меня Бог! – возмущенно запротестовал Жиль, но Люк повернулся к нему спиной, и тот бросил на Кору взгляд, который ясно говорил о том, какие чувства он к ней испытывает.
Ну что ж, откровенная ненависть с его стороны лучше, чем притворное сообщничество, чем эти его передаваемые шепотом слова от оруженосца Алена, которые вызывали в ней отвращение и беспокойство. Теперь, по крайней мере, ей не придется терпеть его сальности и гнусные намеки.
Схватившись за высокую луку седла, Кора едва поспевала за скорым на ногу скакуном Люка. Он не смотрел на нее, но крепко держал поводья ее лошади, так что маленькой серой кобыле приходилось выбиваться из сил, чтобы не отстать от его огромного черного жеребца. Даже когда они заняли место во главе отряда, Люк лишь слегка замедлил шаг, ровно настолько, чтобы ее кобыла не дышала так тяжело.
Дул свежий ветер, холодя щеки и голые руки, раздувая полы ее плаща. Кора подоткнула один его конец под колено, держась рукой за луку седла, а потом закрепила и другой конец. Плащ перестал развеваться позади нее, а ногам стало теплее.
Почувствовав легкое подергивание цепи, обвитой вокруг ее талии, она подняла глаза и увидела, что Люк пристально глядит на нее. Его темные глаза смотрели словно бы в раздумье. Сердце Коры взволнованно забилось в груди. Интересно, насколько она привлекательна для него? Мог бы он взять ее в жены? Из подслушанных разговоров она уже выяснила, что он был не женат, и охотно согласилась бы выйти за него замуж, если таким путем она сможет вернуть Вулфридж. Конечно, замок не был бы больше ее собственностью, но она смогла бы, по крайней мере, вернуться домой…
Люк снова перевел взгляд на дорогу и ослабил конец цепи. Кора закусила губу. Ей повезло – она была привлекательна для него, так же как и он для нее. Если бы только Люк не был нормандцем… Но что толку думать об этом. Он был тем, чем был, так же как и она.
Хотя с той ночи Люк ни разу не касался ее и ни словом, ни взглядом не выдал, что хочет этого, она знала, что небезразлична ему. Между ними возникла невидимая связь, и она чувствовала это так же осязаемо, как неровную рысь кобылы, на которой скакала.
Но время поджимало. Она должна заставить Люка признаться в том, что небезразлична ему, прежде чем он передаст ее королю. Если все пойдет, как она хочет, то тогда Кора сможет увидеть свой Вулфридж снова. Но если Люк этого не сделает, у нее есть уже другой план. Сегодня ночью перед восходом солнца…
Кора искоса взглянула на него, изучая его суровый чеканный профиль и напряженную позу. Несомненно, он все еще был сердит. Это не благоприятствовало достижению ее цели. Но по крайней мере она ехала теперь вместе с ним, а не с этим противным Жилем. Если бы только Кора умела еще и кокетничать: многозначительно опускать ресницы, бросать обворожительные улыбки, льстить и мило капризничать. Но увы, то, что так легко дается некоторым, у нее совершенно не получалось, ей по натуре претила двусмысленность, недосказанность, ей больше нравилась прямота. И все же она должна найти способ очаровать как-то Люка или, по крайней мере, обезоружить его.
– Милорд! Подождите минутку, прошу вас… у меня плащ зацепился, я боюсь упасть…
Люк бросил на нее недовольный взгляд. А когда Кора показала ему на подоткнутые полы плаща, проворчал:
– Непохоже, чтобы вам грозило падение, мадемуазель.
– Но я едва держусь в седле. Обе полы зацепились… помогите мне, милорд.
Наклонившись со своего коня, Люк схватил плотную ткань и резко дернул, высвободив полы плаща. Подол ее платья задрался, обнажив ногу до самого бедра. Кора не торопилась поправить юбку, а притворилась, что занята застежкой, скреплявшей плащ у нее на груди. Лошади почувствовали, что поводья ослабли, и перешли на шаг. Люк медленно выпрямился, убрал руку и перевел взгляд на ее лицо.
Кора улыбнулась и беспомощно пожала плечами.
– Булавка на плаще расстегнулась и колет мне горло. Вы не возражаете, милорд?
Рот Люка недовольно сжался, но, ни слова не говоря, он остановил лошадей и потянулся, чтобы застегнуть ей булавку.
– Если твой плащ причиняет тебе столько хлопот, то лучше вообще его снять, – проворчал он, но в голосе его не было злости.
Его грубые и не очень умелые пальцы некоторое время возились с булавкой. Солдаты, повинуясь кивку его головы, проехали мимо них и продолжали путь по узкой дороге.
– Мой Бог! – проворчал он. – Я же не камеристка, в конце концов. Булавка, кажется, погнулась… Ага, готово.
Он застегнул брошь и выпрямился, руками проведя по ее груди, словно поправляя плащ. И замер, не сводя взгляда с ее лица. Потом опустил руки.
– Благодарю за вашу доброту, милорд, – сказала Кора, но даже не сделала попытки взмахнуть ресницами. Он сразу заметит в этом фальшь и почувствует уловку. – Вы так снисходительны ко мне. Ведь я и так причинила вам столько хлопот.
