Элизабет Лоупас - Блеск и коварство Медичи
— Не называйте меня монеллой.
— Но это так тебе идет, — улыбнулся англичанин.
— Он приставил вас ко мне, чтобы я не убежала?
— Отнюдь. Я еду с тобой, чтобы оценить алхимические инструменты твоего отца и назначить за них цену, которую великий герцог сможет оплатить.
— А что если я откажусь возвращаться обратно во дворец?
Донна Химена сердито цыкнула на нее, а магистр Руанно только рассмеялся.
— А это забота этих малых, — сказал он, указав на четырех крепких гвардейцев, которые вышли во двор и заняли свои места возле паланкина — два спереди и два сзади. — Хочешь ты этого или нет, тебе придется вернуться, монелла Кьяра. А теперь полезай внутрь.
Первой в паланкин села донна Химена и подвинулась, чтобы освободить место для Кьяры. Девушка не решалась последовать ее примеру. Она уже была готова отказаться от поездки, просто для того, чтобы не подчиняться указаниям магистра Руанно. В такие минуты бабушка говорила ей: «Ты упрямая, как коза. С тебя станется отрезать себе нос, чтобы насолить всему лицу». Наконец желание увидеть семью взяло верх.
Она неуклюже забралась в паланкин. Сверху он был украшен гербом великого герцога Франческо с шестью шарами Медичи. Магистр Руанно подал знак гвардейцам, и те ловко подняли паланкин в воздух и зашагали вперед. Сам англичанин следовал за ними верхом на Лоурене, чьи копыта звонко ударяли по булыжной мостовой.
— Теперь послушай меня, Кьяра, — сказала донна Химена. — Не вздумай рассказывать ни бабушке, ни сестрам о том, что ты мистическая сестра великого герцога. Скажешь, что он купил у тебя тот серебряный десенсорий и заинтересовался остальными инструментами твоего отца. Объяснишь, что он, как добрый христианин, сжалился над тобой и предложил место в свите донны Изабеллы. Но больше ни слова.
— А я и не собиралась им ничего рассказывать.
Донна Химена удовлетворенно кивнула, но огонек в глазах выдавал ее: она прекрасно знала, что Кьяра лжет. Она была совсем не дура, эта донна Химена. Они с бабушкой были настолько похожи по характеру, что их встреча могла закончиться одним из двух: либо они моментально полюбят друг друга как сестры, либо возненавидят друг друга, как два скорпиона.
— Вот и не рассказывай. Ты же понимаешь, что магистр Руанно здесь не только для того, чтобы оценить инструменты твоего отца. Он наблюдает за тобой и доложит обо всем великому герцогу. От твоего сегодняшнего поведения будет зависеть, позволят ли тебе и впредь видеться с семьей, и как часто.
Кьяра ничего на это не сказала. Гвардейцы шли быстро, и от постоянного движения вверх и вниз Кьяру слегка укачало. Впрочем, эти неприятные ощущения могли быть связаны с тем, что она возвращается домой в новой юбке и корсаже из изумрудно-зеленого шелка, сшитых специально для нее, а не перешитых или перелицованных из старых вещей. Разумеется, по сравнению с тем, что носили донна Изабелла или донна Дианора, или даже донна Химена, ее платье было самым что ни на есть простым и практичным, а шелк меццани, из которого оно было изготовлено, считался самым дешевым из всех шелковых тканей. Но все же, какой-никакой, это шелк, и вся ее одежда — от юбки до нижней рубашки — была новенькой с иголочки. В ее волосах красовались желтые шелковые ленты и серебряные булавки, а зеленые кожаные туфельки на ногах были мягкие, как кожица у персика.
Наконец паланкин остановился, и Кьяра услышала чей-то детский визг. Она взглянула на донну Химену, и та, одобрительно кивнув головой, слегка подтолкнула ее к выходу. Девушка вышла из паланкина на улицу.
К ней навстречу с распростертыми объятиями кинулась маленькая девочка.
— Чичи!
Это была ее девятилетняя сестренка Маттеа, одетая в новое розовое платьице с рюшами возле горловины.
— Ты вернулась домой!
Двенадцатилетняя Лючия, которая по своей серьезности не уступала бабушке, стояла в стороне, сердито нахмурив брови. На ней тоже было новое платье — ярко-оранжевое, цвета абрикосового варенья.
— Долго же тебя не было, — проворчала она. — Мне пришлось за тебя делать всю работу.
Затем на пороге дома показалась сама бабушка, в той же самой мантилье из небеленого полотна, черной вуали, как у монахини, и в том же самом вдовьем черном платье, которое она носила столько, сколько Кьяра помнила саму себя. Несмотря на то что лицо моны Агнессы покрывали морщины, словно скорлупа грецкого ореха, глаза ее излучали ясность и понимание, будто глаза молодой и отважной девушки. Какой она, впрочем, и была лет пятьдесят назад, когда с воодушевлением поддерживала республику. Цвет ее глаз постоянно менялся: они были то карими, то зелеными, то золотыми. Многие говорили, что у Кьяры такие лее глаза, как у ее бабушки.
Тут Кьяра во всем своем шелковом наряде внезапно почувствовала себя какой-то лживой и: ненастоянцей. По совершенно непонятной причине слезы подступили к горлу.
Однако она сдержалась, выпрямила спину и гордо подняла подбородок.
— Здравствуй, бабушка, — сказала она. — Я вернулась домой.
— Но только не одна, а с гербом Медичи, — ответила бабушка, метнув взгляд на символ великого герцога, украшавший верх паланкина, на гвардейцев, одетых в цвета Медичи, а также на магистра Руанно верхом на его рослом гнедом коне. — Потаскуха, вот ты кто. Ты мне больше не внучка.
С этими словами она вошла обратно в лавку и захлопнула за собой дверь.
Кровь горячей волной бросилась Кьяре в лицо. Маттеа заплакала, и Лючия кинулась ее утешать. Магистр Руанно мигом спешился и хотел было вмешаться, но Кьяра жестом руки остановила его, даже не поворачиваясь к нему. Она сама подошла к двери, с шумом распахнула ее и вошла внутрь.
Бабушка прошла в глубь комнаты, где хранились книги на продажу и материалы для переплетов. С того времени, когда Кьяра здесь была в последний раз, количество книг заметно увеличилось. Получается, запасы пополнились, а это могло произойти только благодаря золоту Медичи.
— Я не шлюха, — твердо сказала Кьяра. От гнева ее голос сделался хриплым, а глаза она нарочно прищурила, чтобы не разрыдаться раньше времени. — Великий герцог меня и пальцем не тронул, равно как и этот мужчина, который приехал со мной, равно как и никто другой!
— Продаться можно не только телом, — сказала бабушка, даже не удостоив девушку взглядом.
— И все потому, что я продала Медичи серебряную воронку моего отца? Но в таком случае ты ничуть не лучше меня! Я же вижу, что в лавке полно новых книг, а у девочек новые платья. Взять хотя бы это окно! Она было разбито, а сейчас здесь стоит новое стекло!
Пожилая женщина взглянула на нее и с грустью в голосе произнесла:
