Ирина Мельникова - Грех во спасение
– Не знаю, деточка, – пожала плечами княгиня. – Я дам Антону много денег, и, думаю, Митя догадается, как их использовать. Он бывалый офицер, поэтому стоит ему только освободиться, он тут же решит, что ему делать и как поступать дальше... Нужно будет, я куплю этот корабль и сама поплыву на нем, чтобы спасти сына...
– И в этом весь ваш план? – спросила Маша княгиню. – Или вы хотите уточнить со мной кое-какие детали?
– Нет, о деталях я еще не думала, но уже сегодня напишу письмо графу Бологовскому, чтобы он оказал моему сыну всяческую поддержку, когда Митя окажется в Америке.
– Но об этой помощи вскоре станет известно в России, и захочет ли граф рисковать своей службой и дальнейшей карьерой?
– Двадцать пять лет назад Владимир Илларионович спас графа Бологовского от каторги, добившись его направления в Америку буквально накануне выступления на Сенатской площади, иначе он был бы сейчас в тех местах, куда вскоре отправят нашего Митю. Поэтому он никогда не откажется помочь нашей семье. Письмо я переправлю через его сестру, чтобы никто не догадался о нашей переписке.
– Зинаида Львовна, – Маша с восхищением посмотрела на нее, – кажется, будто вы всю жизнь только тем и занимались, что устраивали побеги!
– Милая моя девочка, я более двадцати лет проболталась при императрице, прошла отличную школу всяческих хитросплетений и дворцовых интриг, и поэтому мне теперь ничего не стоит организовать какой-нибудь небольшой заговор, – улыбнулась Зинаида Львовна. – Ну, как тебе мой план?
– По-моему, вы все прекрасно придумали, но как все это выполнить?
– Наверно, тебе тоже стоит поговорить с Антоном, чтобы убедиться, что он настроен весьма решительно. – Княгиня обняла Машу и расцеловала ее в обе щеки. – У тебя светлая головка, девочка, и, возможно, втроем мы сумеем вызволить Митю из Сибири.
10
Маша проснулась от громкого топота копыт по булыжной мостовой и бойкого посвиста ямщиков. Она вскочила с постели и подбежала к окну. По улице пронеслось несколько карет в сопровождении десятка верховых казаков, а звон колокольчиков под дугами лошадей был так пронзителен и тревожен, что она, не медля ни минуты, позвала горничную, спящую в соседней комнате, и велела приготовить ей шубу, зимний капор и вызвать Антона. Зевающая, растрепанная, полусонная Катя едва передвигалась по комнате, натыкаясь на мебель, и Маша даже прикрикнула на нее, чтобы быстрее привести горничную в чувство.
Наконец на пороге появился Антон. С недоумением оглядел тепло одетую барышню и спросил:
– Чего изволите, Мария Александровна?
И несказанно удивился, когда Маша приказала ему бежать на улицу и найти пролетку, чтобы добраться до Петропавловской крепости.
Антон перекрестился и прошептал:
– Барышня, что вы надумали? Двенадцатый час ночи. На улице метель, холод несусветный...
– Антон, милый, поспеши. – Маша умоляюще посмотрела на него. – Сердце мне подсказывает, что сегодняшней ночью Дмитрия Владимировича отправят в Сибирь...
– Господи ж боже мой! – Антон снова перекрестился и метнулся за дверь. А Маша посмотрела на Катю:
– Иди ложись спать, и смотри, не смей никому говорить, что я среди ночи куда-то уехала. Если мы к утру не вернемся, тогда расскажешь все барыне.
– Хорошо, – прошептала девушка и вдруг обняла хозяйку и быстро поцеловала в щеку. – Дай бог вам с молодым барином свидеться. Передайте ему от всех нас поклон и пожелание здоровья.
– Спасибо, Катенька. – Маша в ответ поцеловала девушку и быстро спустилась в вестибюль, где ее дожидался Антон.
Через полчаса они были на южном берегу Невы напротив Заячьего острова. Громада Петропавловской крепости четко проступала на фоне взошедшей над горизонтом луны. Закованные в камень могучие крепостные стены и бастионы нависли над Невой, словно продолжение береговых гранитов, а над ними вознесся вверх сверкающий в лунном свете легкий шпиль Петропавловского собора...
Маша вцепилась руками в гранитный парапет набережной, покрытый ледяной коркой. Метель прекратилась, но снежная поземка продолжала кружить над мостовой, сильный верховой ветер рвал в клочья низкие мохнатые тучи. Они то и дело наползали на лунный диск, и тут же кромешный мрак окутывал и крепость, и Неву. И лишь шпиль собора продолжал светиться в темноте, словно стрелка компаса, не позволяющая сбиться с дороги заплутавшему путнику, точно тонкая соломинка – последняя надежда утопающего среди океана отчаяния...
– Антон, – Маша оглянулась, и лакей тут же подошел к ней. – Я хочу попасть в крепость и попытаться увидеть твоего барина. Ты не смог бы поискать лодочника?
– Барышня, вы с ума сошли! – Антон отшатнулся от нее и замахал в ужасе руками. – Вы посмотрите, что на реке творится! «Сало» вовсю идет, лодку тут же затрет и потопит...
– А ты все-таки попытайся, братец, – Маша достала кошелек и отдала его Антону, – и заплати тому, кто решится переправить меня на остров, сколько он запросит.
Антон хмыкнул и скрылся в темноте, а Маша вернулась к пролетке и отпустила извозчика.
Вскоре появился Антон в сопровождении здоровенного мужика, лохматого и бородатого, в драном кафтане и в войлочном котелке вместо шапки.
– Вот, привел, – кивнул на него Антон. – Как я и говорил, никто из лодочников не решился вас переправить. Я сто рублей предлагал, нет, отказываются, говорят, жизнь дороже. А этот вот согласился, и за полсотни всего. Глухонемой он, не слышит, как вода шумит и льдины трещат, потому, видно, и не боится...
Глухонемой замычал и жестами показал что-то.
– Антон, ты понимаешь, что ему надо?
Лакей подошел к мужику и крикнул:
– Чего тебе?
Тот замычал громче и изобразил нечто, похожее на взмахи весел, и показал рукой на реку.
Антон повернулся к Маше:
– Верно, он хочет лодку сюда привести? – И опять громко прокричал: – Иди уж, иди! – и подтолкнул лодочника в спину.
Мужик быстро закивал головой, что-то промычал снова, радостно рассмеялся, вероятно, оттого, что его поняли, и скрылся в темноте.
Ждать пришлось долго, и Антон даже высказал опасение, что мужик их надул и скрылся, прихватив с собой двадцать пять рублей задатка.
Но минут через сорок откуда-то снизу из-за парапета раздалось знакомое мычание, и, перегнувшись через гранитный валик, они увидели крохотную лодчонку, которую мужик едва удерживал у берега. Густая ледяная каша почти сплошь закрывала темную воду, а ближе к стрежню мелкие куски льда срастались в огромные льдины, для которых утлое суденышко – что орех для кузнечной кувалды.
– Ох, барышня, погубите вы себя. Тут даже днем опасно переправляться, а вы ночью вздумали, – проворчал за ее спиной Антон, но Маша не обратила на его слова никакого внимания, размышляя над тем, как же ей спуститься к лодке. Прибрежные каменные лестницы настолько обросли льдом, что превратились в настоящие катушки. Спускаться по ним невозможно...
