Джулия Энн Лонг - Скандальный поцелуй
Вздохнув, она осторожно убрала руку с плеча. Затем облачилась в ночную рубашку и забралась под одеяло, хотя и сомневалась, что ей удастся заснуть этой ночью.
Майлс был удивлен не меньше других своим внезапным уходом. Он направлялся к леди Мидлбо с вполне определенным намерением — интересно, он хотя бы поклонился Джорджине, прежде чем оставить ее посреди комнаты? — но спустя считанные мгновения оказался снаружи во власти совсем другого намерения.
Скрипя гравием, он пересек полукруглую подъездную аллею, достаточно широкую, чтобы вместить множество экипажей, которые съезжались в Редмонд-Гос на торжественные приемы в честь двадцать пятой годовщины свадьбы родителей, в честь совершеннолетия Лайона, а также при других важных событиях. Сколько мог видеть глаз, тянулись кареты с гербами лучших семейств — вычищенные до блеска по случаю торжества и со слугами в нарядных ливреях на запятках.
И не приходилось сомневаться: когда он женится на Джорджине, будет устроен столь же пышный прием.
Майлс поднял глаза к небу. Дождевые облака излили свое содержимое на землю и разошлись, как занавес на сцене, открыв ясное небо, на темном бархате которого мерцали звезды. Этого было достаточно, чтобы перед его мысленным взором возникли потемневшие от гнева голубые глаза, а также тюль, усыпанный крохотными искорками, и скромный серый плащ, висевший на вешалке словно занавес, открывающий представление. Где Синтия была и автором, и главной героиней.
Проклятие! О чем бы он ни думал, все напоминало ему о ней.
Майлс сделал глубокий вдох, надеясь, что прохладный воздух остудит его пыл и отвлечет от навязчивых мыслей. Стоило ему подумать о Синтии Брайтли, как его дыхание затруднялось, что доставляло одновременно боль и острое наслаждение.
Майлс вспомнил о леди Мидлбо, но эта мысль не задержалась у него в голове. Он не умел отвлекаться и всегда следовал порыву со свойственной ему целеустремленностью.
Ливень превратил дорожки в грязь, немалая часть которой прилипла к его обуви. И Майлс представил негодование своего камердинера, когда он вернется домой. В конюшне было темно, только из задней комнаты доносилось похрапывание. Видимо, кто-то из конюхов заснул, натирая маслом седла и упряжь. Спаниель, который должен был залаять при его появлении, дремал в проходе между стойлами, растянувшись там как пятнистый коврик.
Учуяв Майлса, пес приподнял голову, бодро помахал хвостом и снова улегся с довольным вздохом.
Мило. Майлс истолковал подобную приветливость в пользу собаки — решил, что спаниель узнал его. В конце концов, он был здесь только сегодня утром.
Майлс подумал о Милторпе и о том, как Синтия была добра к лорду. Но он поспешно отогнал эту мысль, потому что она вызвала у него необъяснимую вспышку нежности… и ярости.
Ладно, завтра спаниелю представится возможность оправдать свое содержание.
Пошарив по стене рядом со входом, он нашел масляную лампу, висевшую на крюке, и зажег фитиль, воспользовавшись кремнем. Тот вспыхнул, рассеяв мглу, и Майлс прикрыл пламя ладонью, чтобы не будить конюхов.
Рамсей тихонько заржал. Подняв лампу, Майлс осветил его изящную голову с широко расставленными арабскими глазами и потрепал коня по дымчато-серой шкуре. Но он пришел сюда не для полуночной скачки.
Его интересовал чердак.
При его росте ему достаточно было подняться на несколько ступенек лестницы, чтобы заглянуть на чердак. Устремив взгляд на кучу соломы, он занялся тем, что у него лучше всего получалось. Ему не было равных в способности терпеливо ждать, прислушиваясь и наблюдая. В такие моменты — когда он просто ждал — происходили удивительные вещи. Например, он часто видел падающие звезды, узнавал привычки и повадки животных и насекомых, наблюдая за их обыденной жизнью. Однажды он перехватил выражение лица отца — такое мимолетное, что Майлс счел бы это игрой воображения, не будь он уверен в обратном, — когда тот посмотрел на Изольду Эверси в церкви. Она была матерью всех остальных Эверси, включая Колина, которого чуть не повесили по обвинению в убийстве кузена Редмондов.
То было выражение… похожее на боль.
Тогда это наблюдение привело Майлса в замешательство. Теперь ему казалось, что он понимает отца.
Наконец послышался шорох. Майлс затаил дыхание и замер в неподвижности, отыскивая глазами источник звука. Весь его мир сосредоточился на дыхании животного, прятавшегося в темноте.
Наконец он увидел, как шевельнулась солома.
Подавшись вперед, Майлс осторожно разгреб ее руками. И улыбнулся. Затем сунул руку в гнездышко и вытащил то, за чем пришел.
Глава 10
Синтия снова проснулась от звуков, производимых горничной, разводившей огонь в камине, и от запаха горячего шоколада. Она вспомнила, как проснулась в первый раз и обнаружила, что ее постель превратилась в настоящее гнездо из простыней и одеял.
Проклятие!
Всю ночь ее преследовал сон о падении. Проснувшись от стука собственного сердца о ребра, она лежала в темноте, мокрая от пота, лежала, прерывисто дыша и ожидая, когда успокоится сердце. Увы, эмоции, которыми она так прекрасно управляла днем, ночью полностью ею овладевали.
Горничная помедлила, прежде чем уйти.
— Мисс… наверное, вам следует знать… Там корзинка для вас. За дверью.
Это сообщение весьма озадачило Синтию. Корзинка? Но что в ней может быть?
— Вы не могли бы принести ее?
Горничная внесла небольшую корзину с откидной крышкой, осторожно опустила ее на ковер, присела и поспешно вышла из комнаты, притворив за собой дверь.
Синтия села на постели, взяла чашку с шоколадом и принялась дуть на него, пока он не остыл. Затем залпом проглотила полчашки. Вкус был восхитительный, и Синтия в блаженстве закатила глаза. Но шоколад лишь слегка взбодрил ее.
Ладно, это ее поддержит, пока она не спустится вниз и не выпьет кофе, который придаст ей сил.
Она откинула со лба волосы и обнаружила, что они влажные от испарины, вызванной ночными кошмарами. «Надо будет заказать сегодня ванну и устроить себе продолжительное купание в просторной лохани с лучшим мылом миссис Редмонд», — решила Синтия.
Она бросила взгляд на корзинку, затем отставила чашку с шоколадом и опустилась на ковер.
Внезапно изнутри высунулась конечность, покрытая темной шерстью.
Синтия вскрикнула:
— Святая Мария, Матерь Божья!..
Теперь она определенно проснулась; ее сердце оглушительно билось.
Конечность пошарила в воздухе, словно пытаясь схватить ее за руку.
Какое-то время Синтия наблюдала за корзиной. Затем опустилась на четвереньки и присмотрелась. При ближайшем рассмотрении оказалось, что конечность — лапа. Причем очень маленькая, покрытая темно-серым пухом и с крохотными белыми коготками.
