Кристофер Гортнер - Тайна Тюдоров
Кто бы она ни была…
Я помолчал. Следовало отправить его в Уайтхолл, к привычной жизни в безвестности и покорности. Там он будет в безопасности, а здесь того и гляди попадет в беду. Но я знал, что не сделаю этого. Я видел в нем такого же мальчугана, каким был сам несколько лет назад. Он заслуживает этой возможности. Хорошо бы ни один из нас не пожалел бы об этом решении.
– Надеюсь, ты будешь честно отрабатывать свое содержание, – сказал я. – И подчиняться мне во всем, без возражений и вопросов.
Он отвесил неуклюжий поклон:
– Ни слова больше, господин. Я исполню любое ваше повеление.
Я не смог сдержать улыбки:
– И не называй меня так. Достаточно просто по имени.
В ответ Перегрин одарил меня такой восторженной улыбкой, что на сердце потеплело. Немного странный способ обзаводиться друзьями, но, как бы то ни было, друга я приобрел.
Глава 13
Как выяснилось, мой новый друг был весьма недурно осведомлен об особенностях устройства Гринвича. Перегрин бывал здесь неоднократно: трудился на кухне, пригонял баржи с животными из Лондона, отводил зверей к их владельцам. Поэтому он с легкостью отвечал на мои расспросы относительно дворца. Ему был известен даже тот факт, что, подобно большинству обиталищ Тюдоров, Гринвич стоял на руинах некоего старинного сооружения. Я поинтересовался тайными покоями и возможностью проникнуть в них.
– Там стоит личная стража, – объяснял Перегрин, пока мы пересекали внутренний двор. – Они должны охранять галерею, ведущую в королевские покои, и не пускать туда никого. Их, конечно, можно подкупить, но это рискованно. Человек из личной стражи может лишиться своей должности, а то и головы, если король совсем разозлится.
– А ты знаешь кого-нибудь из личной стражи Эдуарда?
– Это ты знаешь. Твой господин лорд Роберт один из них.
– Я имею в виду такого, кому можно доверять.
Он задумался:
– Есть такой Барнаби Фитцпатрик. Друг детства Эдуарда. Иногда он приходил с королем на конюшню. Но ни разу не произнес ни слова. Просто стоял и глазел. Правда, я не знаю, здесь ли он. От многих приближенных Эдуарда избавились, когда он заболел. Будто бы они подвергали его величество риску заразиться, хотя он выглядел вполне здоровым, пока не появился герцог.
– Перегрин, ты воистину кладезь полезных сведений. – Я шутливо приподнял шляпу. – Если когда-нибудь решишь предать меня, я пропал.
Он укоризненно взглянул мне в глаза:
– Хочешь, чтобы я поискал Барнаби? Может, он и знает, как попасть в тайные покои, если тебе туда надо.
Я оглянулся по сторонам, мельком подумав, что это уже вошло у меня в привычку.
– Говори потише. Да, это может оказаться полезным. Отыщи его, но пока ничего ему не рассказывай. Я не знаю, где буду, но…
– Я найду тебя. Уже ведь находил. Гринвич не такой большой.
– Ну, тогда удачи, – кивнул я. – Что бы ты ни делал, пожалуйста, постарайся избежать неприятностей.
В своей обычной одежде, сбросив куртку здешнего конюха, Перегрин умчался через двор вверх по ступеням лестницы. Шепотом помолившись за него, я направился в противоположную сторону, в то крыло, где размещалась знать. Я решил припрятать свою сумку в соломе возле Шафрана: если кто и посягнет на нее, получит хороший удар копытом. Мой конь был животным смирным, но копаться в своем стойле чужому точно не позволил бы. С собой я прихватил только кинжал, засунув его в сапог; теперь я мог передвигаться быстро и без помех.
Внутри стояла тишина. Я шел по коридору мимо бесконечного ряда совершенно неотличимых друг от друга дверей – некоторые были закрыты, некоторые распахнуты.
«Надо было спросить Роберта, которая комната его», – подумал я, попеременно заглядывая внутрь и дергая щеколды.
Все комнаты выглядели одинаково: портьера из кожи или поблекшей ткани отгораживала небольшую гостиную от крошечной спальни, кое-где были самые простые уборные. Беленые стены, как в Уайтхолле, и полы без всяких украшений. Вся обстановка – будь то табурет, скамья, стол, покосившаяся кровать или соломенный тюфяк на шатких опорах – отличалась строгой практичностью. Никаких подобающих королевскому дворцу излишеств, зато, похоже, здесь не водилось блох, грызунов и зловонных отходов.
После нескольких неудачных попыток я обнаружил в одной из дальних комнат наш кожаный сундук из Уайтхолла и брошенные на него седельные сумки. Заляпанный грязью дорожный плащ небрежно висел на стуле, словно его кинули в спешке.
Вероятно, Роберт отправился сообщить о приезде отцу. Я решил воспользоваться его отсутствием и поискать в сумках ключи. Внезапно послышались шаги. Я метнулся за портьеру. Затаив дыхание и скорчившись, я припал глазом к дырке, проеденной молью в потертой ткани.
В дверном проеме возникла фигура в плаще с капюшоном и сапогах. Помертвев от ужаса, я думал о таинственном преследователе, – похоже, он настиг свою жертву. Однако, посмотрев в дырку, я с невероятным облегчением убедился, что вошедший был ниже меня ростом и более хрупкого сложения. Если Перегрин прав, это не может быть мой таинственный незнакомец.
Пришелец огляделся по сторонам, извлек из одежды сложенный пергамент и положил его на стол, сдвинув оловянные подсвечники так, чтобы письмо сразу бросалось в глаза. После этого фигура стремительно удалилась.
Я сосчитал до десяти и выскользнул из-за портьеры. Взяв письмо в руки, я почувствовал, каким тонким и, несомненно, дорогим был пергамент. Мое внимание, однако, больше привлекла печать: эту «Е» в окружении виноградных лоз ни с чем не спутаешь. Я с трудом удержался, чтобы не вскрыть письмо сразу. Там может быть нечто чрезвычайно важное для меня, способное повлиять на весь ход моей миссии. Но нельзя же просто взять и взломать печать на письме принцессы, адресованном Роберту. Нельзя, но все же… Я аккуратно провел ногтем по краю печати. Воск еще не застыл и легко поддался. С неистово колотящимся сердцем я развернул пергамент. Три строчки, изящно выведенные аристократической рукой, заканчивались той самой «Е»:
Милорд, нам необходимо обсудить дело чрезвычайной срочности. Если это не причинит Вам хлопот, благоволите ответить обычным способом, и мы встретимся сегодня ночью после двенадцатого удара в павильоне. Е.
Я перевел дыхание. В тот же миг в коридоре послышались отрывистые шаги, и я едва успел снова нырнуть в свое убежище. Роберт, по-прежнему в дорожной одежде, ворвался в комнату; его черты были искажены яростью.
– Почему именно я всегда делаю для него грязную работу?
Рывком сбросив перчатки, он швырнул их по углам. Следом, сохраняя обычную невозмутимость, вошла его мать. У меня пересохло в горле, в руках я сжимал вскрытое письмо. Леди Дадли захлопнула дверь:
