Жюльетта Бенцони - Аврора
Но все портил спутник, не сводивший с нее глаз. Это раздражало и лишало поездку привкуса отчаянного приключения, на который она сначала так надеялась. После беседы с герцогиней она намеревалась отправиться в Ганновер, чтобы разведать, что стряслось с Гильдебрандтом. Но постоянно сверлящий ее взор Клауса Асфельда — можно было подумать, что это магнитная стрелка компаса, указывающая на север, — так ей надоел, что в конце концов она не выдержала:
— Ради бога, барон, не могли бы вы смотреть на что-нибудь еще, а не только на меня? У меня нет ни малейшего намерения ускакать от вас в снега.
— Нисколько в этом не сомневаюсь, фрейлейн, но приказ есть приказ.— Что за приказ?
— Не спускать с вас глаз, доставить вас живой и невредимой. Ее высочеству чрезвычайно важна встреча с вами.
— Какое лестное внимание! Но, скажите на милость, так ли обязательно было на прежней остановке брать одну комнату на двоих?
— Конечно, раз двое мужчин путешествуют вместе. Не я же заставил вас так одеться! К тому же постоялый двор был переполнен, и это была единственная свободная комната, — поспешил он с оправданием, чтобы опередить ее возмущение, которого, кстати, не последовало. Оба отдыхали одетыми: она — лежа на кровати, он — на полу, подстелив плащ. Теперь Аврора надеялась на гостеприимство баронессы Беркхоф, которое больше отвечало бы ее привычкам: она терпеть не могла пренебрегать вечерним туалетом и ночевать в той же одежде, в которой провела день.
До места они добрались на следующий день, уже в сумерках. Баронессе принадлежал один из красивейших домов на Золльнер-штрассе, старинное просторное жилище с фахверковыми стенами и с аллегорическими сюжетами, несколько затертыми временем, на обращенном к улице скате крыши, среди которых главное место занимал имперский орел и изысканный красно-черно-золотой герб. Вход в дом находился под низкой аркой, ведущей во двор, где зябли вокруг старого колодца под витой чугунной крышей облетевшие деревца. Конюший забрал лошадь спешившейся Авроры, Асфельд остался в седле.
— Вот, графиня, наконец мы достигли цели. Теперь вы от меня избавитесь. Я должен доложить о выполнении приказа.
Он развернул коня и исчез под аркой так быстро, что девушка и рта не успела раскрыть. К ней навстречу уже спешила с широкой улыбкой баронесса Беркхоф.
— Скорее в дом, представляю ваше утомление! — Сильно понизив голос и взяв путешественницу под локоток, она призналась: — Честно говоря, я ждала гостью, а не гостя, но ваша выдумка очень недурна. Ее высочество будет довольна.
— Когда я ее увижу?
— Скоро она наверняка наведается, чтобы справиться о моем здоровье. Мне, как видите, не повезло. — Баронесса покачала палочкой, на которую опиралась при ходьбе.
— Вы ранены?
— Падение, напомнившее о старых болячках. Но во дворце я по многу часов остаюсь на ногах, как того требует этикет. Это случилось четыре дня назад, через несколько минут после того, как герцогиня отправила за вами молодца Асфельда. Он — единственный, на кого мы можем полагаться: вы стали его кумиром, ради вас он пойдет в огонь и в воду. Надеюсь, он был к вам внимателен?
— Даже слишком, можно сказать, чересчур! Всю дорогу не сводил с меня глаз, как с молока на огне...Оживленно болтая, женщины достигли главного зала, где перед резным каменным камином с целой пирамидой пылающих дров уже был накрыт стол.
— Если хотите, мы можем немедленно приступить к трапезе, — предложила баронесса. — Или вы предпочитаете сначала освежиться в вашей комнате?
— Если позволите, я бы начала с еды. Я окоченела и умираю с голоду, но вымыть руки не помешало бы... Что до одежды, то если вы предпочитаете ужинать в обществе женщины, вам придется одолжить мне платье.
— Нет, этот наряд вам тоже к лицу, к тому же мой дом — самый безопасный во всем герцогстве. Для всех здесь вы — подруга нашей бедняжки принцессы, тайно наведавшаяся узнать об ее участи.
Доброе лицо Шарлотты Беркхоф омрачилось, и она поспешила смахнуть пальцем непрошеную слезу.
— Боже! — всплеснула руками Аврора. — Что с ней?
Служанка принесла тазик, кувшин с водой и полотенце, так что женщинам пришлось умолкнуть. Путешественница быстро вымыла руки, после чего подошла вместе с хозяйкой дома к столу. Прежде чем сесть, баронесса произнесла молитву:
— Благослови, Боже, пищу, которую мы будем вкушать...
Суп с печеночными фрикадельками был таким густым, горячим и вкусным, что вовсе не способствовал беседе. Обе наслаждались им молча. Потом подали гуся, фаршированного капустой и черносливом. Переваривание этого восхитительного лакомства требовало времени и потому позволяло разговаривать. Молчание нарушила Аврора:
— Не скрою, меня удивила записка Ее высочества. Мы расстались настолько холодно, если не сказать хуже, что...
Баронесса убрала тонкой салфеткой пивную пену с верхней губы.
— Такой уж у нее нрав: она легко впадает в гнев, непредсказуема и чрезмерно горделива, отчего страдает все ее окружение. Слишком велико расстояние между комнатой придворных дам принцессы Тарентской в Бреде и дворцом, где вы ее видели. Ей пришлось долго сносить обиды, прежде чем оказаться на самом верху, вот она порой и заставляет окружающих расплачиваться за свои былые страдания. Но в душе она добра, а главное, несчастна. Но отказывается это признать!
— Из-за дочери?
— Разумеется! Те, кто мало ее знает, даже не подозревают об этом, но я — ее подруга, первая и, наверное, единственная за много лет, и меня не обманут румяна на ее лице и гордая осанка. Наша принцесса — ее единственное дитя, она так ею гордилась! Она растила ее, вкладывая в нее столько любви, так мечтала о ее счастье! Увы... Как она дрожала, выдавая ее замуж за племянника Георга Людвига после того, как ее разлучили с вашим братом! Этот ганноверец — настоящая свинья. Бедняжка не в силах забыть свою девичью любовь, вот ее и пытаются сломить.
— Как?
— По-разному — но небезуспешно...
Этот ответ прозвучал из полумрака, с порога зала. Голос принадлежал герцогине Элеоноре. Обе женщины дружно встали, чтобы ее приветствовать. Герцогиня подошла к камину и упала в одно из глубоких кожаных кресел, в которых только что сидели графиня и баронесса. Последняя подобрала брошенную герцогиней на пол накидку из черно-бурой лисы и положила ее на другое кресло. Платье Элеоноры из темно-синего бархата и атласа, расшитое гагатовым жемчугом, ожерелье и серьги из такого же жемчуга — все свидетельствовало о безмолвном трауре. Смотревшие на нее во все глаза женщины заметили, как дрожат ее протянутые к огню руки в кружевных перчатках. Шарлотта Беркхоф опустилась рядом с ней на колени.
