Джулиана Гарнетт - Леди и горец
— Да, леди, нечего.
— И все-таки ты рассчитываешь, что я соглашусь н; близость с тобой?
— Нет, леди, не рассчитываю. Просто надеюсь.
Глава 10
Ровный, неумолчный стук достиг сознания Джудит; она наконец поняла, что это стучит ее собственное сердце и его биение отдается у нее в ушах. Любой ответ на предложение Роба, кроме отрицательного, сулил ей беду и крах всех ее планов. Тем не менее она испытывала странное искушение согласиться, отдаться на волю страсти, которая в ней копилась, усиливаясь с каждым его прикосновением. До сих пор она страсти не знала, только исполняла супружеский долг, когда жила с мужем, — и все. Но о том, что на свете существует страсть, Джудит слышала. Об этом рассказывали те, кому якобы посчастливилось ее испытать. Страсть и любовь воспевали также менестрели. Она всегда считала, что это выдумки, своего рода миф. Ведь если бы любовь и страсть действительно существовали, то почему, спрашивается, она до сих пор не встретила человека, который сумел бы пробудить в ней эти чувства? Много лет назад, когда она не была еще просватана за Кеннета Линдсея, она влюбилась, то есть считала, что влюбилась, в молодого оруженосца, как-то приехавшего со своим лордом в Уэйкфилд. Это был просто невинный флирт, заключавшийся в обмене взглядами и несмелыми, короткими прикосновениями во время танцев. Они даже ни разу не поцеловались. Вмешался ее отец, и по его приказу оруженосца отослали из замка прежде, чем об этом пареньке и Джудит пошли сплетни. Она не плакала, чувствовала только саднящую печаль в душе. Когда же умер Кеннет, она не почувствовала и этого. Этот устроенный ее родственниками брак, такой выгодный во всех отношениях, не принес ей счастья. Брачная ночь была напрочь лишена тепла и нежности и представляла собой некую совокупность торопливых, хаотических движений, по завершении которых обе стороны испытали немалое облегчение. Ее муж дал ясно понять, что супруга английского происхождения никаких чувств вызвать у него не может; она же поначалу так скучала по Англии и настолько ушла в собственные переживания, что никаких попыток излечить его от предвзятости по отношению к англичанам и ко всему английскому не предпринимала. Потом, правда, попыталась — но было поздно. Оба уже почувствовали себя заложниками этого брака. И вот теперь ей встретился еще один мужчина… Покрытый кровоподтеками и ранами отчаянный рубака, чьи прикосновения тем не менее были нежны и рождали у нее в душе чувства, которых она прежде не испытывала. Отдаться ему было бы, конечно, безумием, но разве не безумием было то, что творилось за окном, — этот ужасный шторм с громом, проливным дождем и молнией, который вполне мог сравниться с безумием, царившим у нее в душе. Его рука спустилась с ее подбородка и коснулась шеи; это будто бы случайное прикосновение заставило ее задрожать всем телом. Он почувствовал эту дрожь, и губы его тронула торжествующая улыбка.
— Соглашайся, леди, чего там…
Эти простые, казалось бы, слова сразу нашли отклик в ее сердце. Жившая у нее внутри некая первобытная сила готова была ответить на его призыв, хотя другая, рациональная часть ее существа всячески этому противилась. Не говоря уже о том, что близость с этим человеком противоречила всем установлениям церкви, которая грозила за прелюбодеяние муками ада. Совсем близко, чуть ли не над головой, раздался удар грома такой силы, что задрожали стены. Она испугалась что это, как не глас свыше, предупреждающий о неминуемом воздаянии за грехи?
Гленлион положил руку ей на грудь — его пальцы жгли даже сквозь грубую ткань платья. Джудит колебалась, боясь переступить дозволенную грань, и подсознательно тянула время.
— Я не могу… Это нехорошо.
— Да, — охотно согласился он, глядя на нее своими на удивление ясными и честными глазами, продолжая при этом ласкать ее грудь. — Это нехорошо.
— Я не… — начала было она, с шумом втягивая в себя воздух, но Роб, сдавив пальцами ее затвердевший сосок, который проступал сквозь платье, заставил ее замолчать. От этой ласки по всему ее телу побежали искры, а нижняя часть живота запылала, словно охваченная огнем. Потрясенная, она содрогнулась, а потом застыла подобно статуе, не имея сил ни говорить, ни двигаться.
Снова прогремел гром, сотрясая стены башни. По крыше неустанно барабанил дождь, а налетавшие через короткие промежутки времени порывы ветра заставляли метаться язычок пламени в масляной лампе. На стенах плясали огромные тени, похожие на злых демонов. Розовые отсветы пламени ложились на красивое лицо Гленлиона, продолжавшего улыбаться ей все той же торжествующей улыбкой, от которой ее бросало то в жар, то в холод. Не в силах дальше сопротивляться, она в любой момент могла упасть в его объятия, словно созревший плод. Джудит дышала часто, а когда он начал развязывать завязки, стягивавшие на плечах ее лейне, из груди у нее вырвался сдавленный стон. Стоило ему только распутать узелки, как просторное платье, соскользнув с плеч, упало бы к ее ногам. Он подцепил ее пальцами за подбородок, приподнял ее лицо так, чтобы было удобнее ее целовать, после чего приник губами к ее губам. Джудит почти с отчаянием ответила на его поцелуй. Она ничего не могла с собой поделать: клокотавшая у нее внутри страсть властно требовала выхода. Робу уже приходилось ее целовать, так что он, прижимаясь к ее устам, ступал на исследованную почву. Он был настойчив, но не груб. Надавив ей на плечи, он заставил ее опуститься на колени у него между ног; при этом платье соскользнуло с ее плеч, оставив их обнаженными. Он затягивал поцелуй, крепко держа ее за руки, чтобы она не сделала попытку оттолкнуть его или снова натянуть платье.
Думать ей было трудно; еще труднее устоять перед ним, особенно когда он просунул язык ей в рот и стал ласкать влажную изнанку ее губ. Эта любовная игра лишала ее остатка сил и не давала вдохнуть. Когда же он просунул руку ей под платье и обхватил ладонью выпуклую чашу ее груди, по телу ее словно разлилась кипящая лава. Никто никогда не прикасался к ней и не ласкал ее подобным образом — даже муж. Так что все это было для нее внове и, как следствие этого, чрезвычайно ее возбуждало и будоражило. Наконец он оторвался от ее губ, и она застонала. Отдышавшись и выгнув спину, она попыталась отпрянуть от него, но он крепко ее держал. Ей удалось лишь откинуться назад, и тут ее груди коснулись его крепких мышц. Тогда он стал жадно целовать ее горячую, нежную плоть. Перед глазами у нее все поплыло. Она не могла ни рассуждать, ни думать — только ощущать, отдаваясь на милость этих губ, которые разжигали в ней пламя, и это пламя в любую минуту могло поглотить ее всю без остатка. Она затрепетала в его объятиях. Ее тело жило словно само по себе, настоятельно взывая к его ласкам, готовое ответить на них. Он выпустил ее руки, и, чтобы не упасть, она вцепилась пальцами в его тунику. И тут услышала приглушенный вскрик, не сразу поняв, что вскрикнула она сама. Теперь они стояли у стола, но Джудит никак не могла вспомнить, когда он поднялся со стула и помог подняться ей. Их тела, соприкасаясь между собой, таяли от страсти, как две восковые свечи от огня. Джудит обезумела от желания, но когда он привлек ее к себе, почувствовала животом его эрекцию и отпрянула. Он снова сжал ее в объятиях и попытался увлечь к кровати, но, собрав остатки сил, она выпалила:
