Викинг и дева в огне - Галина Емельянова
А как солнце село, стало веселее. Прилетел ворон. Сел на частокол и закаркал. Лазорея выбежала на двор, и долго не возвращалась.
— Вот ворон весть принес, нет теперь твоего батюшки и мачехи, а женишок твой, искал тебя искал, да и уехал восвояси. Другую лелеять будет, жарко обнимать станет.
Вася рывком поднялась, и, схватив подушку, маленькую, твердую, мхом набитую, бросила в колдунью. Подушка попала в очаг, по избе повалил черный дым, ведунья стала тушить пламя, а Васа радостно засмеялась. «Вот в доме батюшкином не сгорела, так тут, хоть задохнусь от дыма, и в рай к родителям отправлюсь».
— Ах ты, егоза?? Гневлива, горяча. Да не злись, вылечу твою личину. Это просто деготь березовый, жилами заячьими зашивала, да в него окунала, чтобы рана не загноилась, огневицы не случилось.
— А ухо? — спросила девушка
— И ухо, как ухо, правда того кусочка, что отсох я уже пришить не смогу. Вот и будешь теперь Васька Рваное ухо! — И ведунья захохотала. На дворе ей вторил зловещим карканьем ворон.
Потухший и залитый очаг, не так-то просто снова зажечь, да еще дым скопился. Оставили дверь открытой проветрить избушку. Вышли и зажгли костер во дворе. Сидели на чурбачках, Васька тихонько плакала. Ей стало легко, грусть была светла, как рассвет летом, как туман над рекой.
— Пока зима, мы отсюда не выберемся, весны ждать надо, ближе к Масленой тебя на тракт отведу, там поедут купцы знакомые, муж с женой, им тебя и отдам, чтобы до города довезли.
Так вот и потянулись долгие зимние дни, шрам на щеке зажил, ведунья нитки — жилы вытащила, осталась на щеке тонкая полоска, ни рубца, ни волдыря. Ухо тоже зажило. И то и другое можно платком прикрыть. Поверх кики плат надеть и будет очень даже. Да, только замуж теперь вряд ли кто возьмет.
— А к мужу той стороной не ложись, что со шрамом, — учила ведунья. Она многому учила: травы распознавать, какие от какой болячки, какие от огнивицы, а какие от нечисти. Плакун трава — от черной немощи, разрыв трава — от порчи и сглаза, полынь — от русалок, их пения зачарованного. Адамов голова для успешных родов, а другая трава, чтобы грех покрыть, младенца скинуть. За такой травой и объявилась однажды девица. На дворе буран бесновался страшенный, а эта заполошная в санки собак впрягла и приехала.
Василиса ее в дверях только и видела, ведунья прогнала боярышню из избы.
Гостья красивая, про таких говорят — кровь с молоком. Да вот отдали за старика, а она с молодым гуляла, от него и понесла ребенка. Приехала к колдунье за помощью.
— Ведь грех это — попробовала Васа отговорить девушку. — Муж старый и рад будет дитю.
— Ага, забьет, в погребе сгнобит, вот тогда и нарадуется, — грубо отвечала та.
В этот раз травой не обошлось. Что там ведунья с ней делала, Васа даже думать боялась. Девка кричала так, что с елей снег падал.
Потом пошатываясь, вышла, светлые ее пимы, все в крови.
— Ничего, — улыбнулась она Вассе посиневшими губами. — На опушке выкину в снег, в одних чулках в дом войду.
Больше боярышня эту девушку не видела. Выжила ли та, или померла от потери крови, или муж забил, так и не узнала, не пришло от горемыки весточки.
У ведуньи хозяйство было хоть и немудреное, но требовалось и дров наколоть, и воды из снега натопить, дичь ощипать. Белоручкой Васа никогда не слыла, но такую грязную работу никогда в батюшкином доме не делала, а здесь пришлось.
Однажды так топором намахалась, что уснуть не могла от боли в плечах. И это и спасло. Лежала она, слушала, как трещит огонь в очаге, и вдруг запахло странно, будто траву жгли. Поворачивать головы не хотелось, а когда открыла глаза, то увидела над собой Лазорею. Старуха, стояла над ней, склонившись, с пучком чадящей травы, и шептала заклинания.
«На острове Буяне, стоит камень бел горюч, забери тоску у Василисы, отдай мне. Любовь ее к Финисту ясну соколу снегом замети, а она пусть мной обернется, мою силу колдовскую примет».
Протянула костлявые руки и сорвала с девушки христианский оберег, крестик. Вася завизжала, оттолкнула ведунью, выскочила из избы.
Лазорея завыла, как раненая волчица, избушка ходуном заходила, будто из веток, а не бревен. Вассе даже показалась, что, что дом слегка приподнялся над землей.
Луна так ярко светила, что девушка решила немедленно бежать в лес. Но ноги ее не слушались, от травы кружилась голова, дыхание останавливалось. Ведунья выбежала из избушки вприпрыжку устремилась к ней. Глаза горят огнем, волосы дыбом. Перед тем, как лишиться чувств, увидала боярышня, или пригрезилось: встал перед ней воин, с двумя косами за спиной, с двумя мечами в руках, загородил собой от колдуньи. Васа упала в снег.
Очнулась в избе, Лазорея сидела у очага, шила шубу.
— Пока ты спала, мне тут карелы шкурки подарили, белки нынче много, вот сошью тебе приданное.
Васа прислушалась к себе, все как всегда, попробовала вспомнить матушку, батюшку и конечно его, Северина. Все вспомнила.
— Я это я?! — прямо спросила она ведунью.
— А то кто ж. Да, хотела я тебе силу передать, самой помирать скоро, да так сильна в тебе любовь к варягу, и его к тебе, что дух Северина явился тебя спасать. Живи спокойно до весны, не твоя судьба ведуньей стать. Ошиблись старые боги.
— Дух, — замирая от страха, промолвила Васа., — Он что умер?
— Ушел за край, но вернулся, — коротко ответила колдунья.
— Ты его спасла? Я как вернусь, пришлю тебе серебра, у дяди попрошу, мое приданное в городе, в тереме осталось.
— Нет не я, врать не стану. Вера его спасла, да друг.
Потом было возвращение к людям, а домой дорога всегда короче. В новой шубе, легкой и такой теплой, как в сказке про Морозко. А
