Елена Арсеньева - Лаис Коринфская. Соблазнить неприступного
Ее рассчитанная грубость заставила Демосфена еще больше возбудиться.
Впрочем, Лаис зрелище этого возбуждения было неприятно, даже отвратительно, и она поспешно отвела взгляд от нагих чресл краснословца.
— Ты отдашься только мне! — решительно заявил он, жадно протягивая к ней руки. — А затем мы призовем архонта, которому ты признаешься в совершенном злодеянии.
— Низко же ты ценишь себя, Демосфен, если считаешь покорность женщины твоим ласкам злодеянием! — съехидничала Лаис, и Демосфен так и вспыхнул:
— Что ты несешь?! Под злодеянием я разумею жестокое убийство твоей подруги, которое ты совершила!
От ярости у Лаис перехватило горло, и, хотя она готова была кричать, она смогла только прошипеть:
— Я не убивала Гелиодору! Слышишь?! Не убивала! И готова повторить это хоть сто раз!
— Можешь повторять хоть тысячу, — усмехнулся Демосфен, — тебе никто и никогда не поверит. Охлос[35] уже приговорил себя к смерти, твоей казни ждут с нетерпением, как редкостного зрелища, как представления в театре Диониса, и нужно создать еще одно зрелище, устроить еще одно представление, чтобы тебе позволили не только жить, но и вернули тебе народную любовь. Я могу сделать это! Только я могу это сделать! Ты признаешься в убийстве, а я произнесу в твою защиту такую речь, что тебе мигом вернут свободу. Тебя полюбят еще больше, чем прежде!
— Но ведь ты убежден, что я убийца… — удивленно проговорила Лаис.
— Какое это имеет значение? — высокомерно вскинул голову Демосфен. — Я не зря горжусь силой своего красноречия. Я способен на все, в том числе и заставить весь народ Коринфа думать так, как я хочу, заставить поверить в твою несуществующую невиновность. Я произнесу такую речь!.. Мы выставим твою подругу исчадием Аида, ламией[36], чудовищем, более беспощадным, чем все гарпии[37], вместе взятые, мы скажем, что она преследовала тебя, как черные эринии[38] — Ореста[39], что она отравила твою жизнь, как Деянира отравила хитон Геракла, мы скажем, что ее ревность жгла тебя, как жгла кожу Геракла кровь кентавра Несса…
Деяниру, жену Геракла, вожделел и похитил кентавр Несс. Геракл убил его, но перед смертью коварный Несс успел сказать Деянире, что его кровь обладает волшебным действием и поможет ей вернуть любовь Геракла, если тот ее покинет. Спустя некоторое время Геракл вознамерился жениться на другой; тогда Деянира пропитала кровью Несса хитон Геракла, однако кровь оказалась ядовитой, и Геракл умер в страшных мучениях.
— Нет! — закричала Лаис. — Замолчи! Твой язык еще более ядовит, чем кровь Несса! Чудится, что воздух здесь уже отравлен твоими словами! Я не позволю тебе оболгать Гелиодору! Она мертва, она не может опровергнуть твою клевету, но я не позволю и звуку сорваться с твоих лживых уст. И вообще, прикрой свой жалкий пеос[40] — на него смотреть противно. Да я никогда в жизни не отворю свое лоно этому блудливому недоростку! Лучше умру, чем буду принадлежать человеку, который настолько лжив, что готов ради обладания женским телом обмануть весь народ Коринфа!
Демосфен торопливо одернул хитон, поправил гиматий и живописно обмотал вокруг своего несколько кривобокого стана алую, пронзительно-алую хламиду.
Лаис, затравленно наблюдавшая за ним, сообразила, что в привычных действиях он обретает спокойствие. И в самом деле — тяжелое дыхание Демосфена выровнялось, лицо приобрело прежнее значительное выражение, движения стали ровными.
— Ну что ж, — наконец сказал Демосфен, — будь по-твоему, Лаис. Если ты предпочитаешь смерть моим объятиям — пусть будет так! Но я хочу облегчить твою участь. Вот здесь, — он снял с шеи шнурок с подвешенным к нему крохотным фиали[41] и показал Лаис, — заключена капля смертоносного яда. Он лишает человека жизни в одно мгновение! Я стал носить при себе этот фиали после того, как заимел страшного врага сначала в лице подлого завоевателя Филиппа Македонского, а затем, после его смерти, и Александра, который называет себя Великим. От этого ничтожества, возомнившего себя повелителем Ойкумены, никто не защищен: я могу в любой момент быть схвачен, подвергнут чудовищным пыткам и мучительной смерти. Поэтому я приготовил себе спасение: с помощью одной капли этого яда я в один миг отправлюсь в вечное странствие по полям асфоделей[42] — и никогда даже не вспомню имен своих гонителей! Теперь я дарю тебе это дивное зелье. Не тревожься — у меня есть еще один такой же фиали, который выручит меня в нелегкую минуту. А этот пригодится тебе. Советую тебе не ждать долго и выпить яд прямо сейчас. Ну?
Лаис недоверчиво смотрела на Демосфена. Судя по тому, как нетерпеливо поблескивали его глаза, в этом поступке тоже крылся какой-то подвох… Но какой? В доброту и в искреннее желание Демосфена помочь ей избежать смерти Лаис решительно не верила, просто не могла поверить!
В чем же тут разгадка?..
— Ты, конечно, сочла, что я вручил тебе какую-то мучительную отраву, от которой у тебя вылезут глаза и выпадут волосы, а кишки завяжутся узлом? — высокомерно спросил Демосфен, уловивший ее нерешительность и заметивший растерянность в ее глазах. — Это не так. Яд великолепный! Ты в этом убедишься, едва лишь он коснется твоих уст.
— Зачем ты решил избавить меня от мучений? — прямо спросила Лаис.
— Видишь ли, — вкрадчиво проговорил Демосфен, — я поклялся верховной жрице, что завтра спасу храм от позора, освободив аулетриду-убийцу, то есть тебя. Но ты не хочешь выйти на свободу. И у меня нет другого выхода сдержать слово, как убить тебя. Вернее, убедить тебя убить себя. Тем более… Тем более что ты все равно не доживешь до рассвета. Тебя уничтожит или сведет с ума то существо, которое обитает в подземелье. Его не зря называют терас![43] Это древнее чудовище, оно водилось здесь еще во времена первой Никареты. Это тайна храма, но я случайно проведал о ней.
Демосфен умолк, а потом снова заговорил, на сей раз едва слышно, словно боясь спугнуть неведомо кого, и, тревожно озираясь, добавил:
— Сначала ты услышишь легкий шорох, как будто кто-то ползет по подземному коридору, задевая его тесные стены своей чешуей. Потом… Ну, думаю, рассудок покинет тебя еще прежде, чем терас высунет вон оттуда свою страшную пасть и разинет ее… Смерть от его когтей и зубов не менее ужасна, чем медленная смерть на распятии! Но если ты покончишь с собой, выпив мой яд, я скажу, что ты перед смертью призналась мне в содеянном, однако честь храма и школы тебе дороже жизни, поэтому ты и убила себя. Твоя добровольная смерть спасет святое имя храма Афродиты. Я слышал, ты однажды уже избавила этот храм от позора. Так не задумайся совершить это еще раз!
