Жаклин Нейвин - Наследница из Гайд-Парка
– Очень умно. Я и забыл, как умело ты все объясняешь.
– Уверена, что ты обо мне забыл вообще все. Но я тебя не осуждаю. У тебя было много женщин – зачем тебе помнить всех? Кстати, ты совсем забыл про ту, с которой... кого я не знаю.
– Сестру, – подсказал он. – Так ты ее не узнала?
Глаза Тристы округлились.
– Это Грейс? – С нее мгновенно слетела надменность. Теперь она казалась даже робкой. Триста отвела глаза в сторону. – Не знала. Я думала... Боже, как она изменилась! Она стала такой красавицей!
– Ты и впрямь ее не узнала? И похоже, начала меня ревновать?
– Ты забываешься, – предупредила она и тут же чуть скривилась: ее резкий голос не понравился ей самой.
– Может, и забываюсь, но не забыл. – Он придвинулся ближе и понизил голос: – К примеру, я очень хорошо помню шрам на твоем бедре. Ты получила его в восемь лет, когда упала с забора. Я порвал рубашку и сделал повязку. Меня тогда выпороли за порчу рубашки, а тебя посадили на хлеб и воду, чтобы не лазила по заборам.
– Ты меня на это подбил.
Роман пожал плечами:
– Я был тогда чертом, и ты это знала. Ты была вполне разумным ребенком и могла не поддаваться на мои уловки. Обычно ты так и делала.
– Мне это удавалось с трудом. Ты начинал меня дразнить и мог подбить на что угодно.
– Не помню, чтобы я тебя дразнил. Пытался убедить, это было, с помощью лести. – Его проницательные глаза смягчились, но на губах появилась дьявольская улыбка. – Я помню лесть. В этом я был очень искусен. Возможно, потому, что мне это нравилось.
Он оперся рукой о стену, так близко к ее уху, что если бы он отогнул большой палец, то коснулся бы ее.
– Я и сейчас в этом искусен. – Его голос стал тих, как мурлыканье.
– Я в этом сомневаюсь.
– Не слышу уверенности в голосе. Как и тогда, когда ты говорила о своем дорогом муже.
– Мне это не важно, – безразлично произнесла Триста. Но на него она старалась не смотреть.
– Ты отводишь глаза, Триста. Я спрашиваю себя – почему?
– Это не твое дело, вот почему. А теперь, если ты не хочешь скандала, отойди в сторону.
– Ты не будешь устраивать скандал, – уверенно сказал он. – Расскажи мне о своем храбром капитане. Где ты его повстречала?
– В деревне, куда убежала, чтобы избавиться от тебя. Странно, что ты им заинтересовался. Ты совершенно был ко мне равнодушен, когда мне на помощь пришел капитан Фэрхевен, так откуда сейчас этот интерес?
– Капитан Фэрхевен? Ты так его называешь?
– Он был капитаном, – неуверенно пролепетала Триста.
– Да. И его имя было Фэрхевен. Но в постели, в порыве страсти, ты тоже называла его капитаном?
– Я не буду отвечать на этот вопрос.
– Конечно же, не будешь. Не будешь говорить человеку, чье имя ты произносила снова и снова в порыве страсти.
Триста толкнула его в грудь. Она бы ударила его по щеке, если бы могла. Наверное, следовало все же попытаться, поскольку от ее толчка пользы не было никакой. Он насмешливо вскинул бровь.
Роман сказал:
– Прости мою настойчивость, но я просто хочу знать. Дорогая Триста, твои колени сейчас выдали тебя с головой. Они трясутся, как у пони, когда его пускают в галоп. Ты так и не ответила, каким было имя. В конце концов, ты знаешь его?
– Конечно. Эндрю.
– Эндрю. Ты назвала в честь его своего сына.
– Я назвала сына в честь отца – что тут необычного?
– Ты звала его Дрю? Нет, не гляди за мое плечо. На этот раз никто не придет тебя спасти.
– Ты говорил, что оставишь меня в покое. – Ее голос звучал жалобно, почти отчаянно. – Я ничем не заслужила такого отношения.
– Нет, заслужила. Ты лгала. – Он сделал шаг ближе. – Должен сказать, я очень интересуюсь этим человеком, капитаном Эндрю Фэрхевеном. И еще больше – почему ты не хочешь о нем говорить даже этим сочувствующим матронам, которые просто обожают романтические истории.
– Это не секрет. Он был моим мужем. Его потеря для меня до сих пор очень болезненна.
– Для человека в горе ты чересчур сердита. От горя, моя дорогая, у людей отвисают вниз уголки рта – а у тебя губы побелели, до того ты их сжала. В глазах должна быть грусть, а не ярость. Люди становятся мягкими, бледными, а ты вся полна огня и прямо переливаешься всеми цветами радуги. Посмотри на свои щеки! Но больше всего, дорогая Триста...
– Прекрати меня так называть!
– ...человек лишается сил, сгибается и чувствует себя подавленным, оплакивая потерю близкого. А у тебя при упоминании о муже начинают дрожать колени, и это выдает тебя с головой.
– Ты просто помешался на моих коленях!
– Не только на коленях, дорогая, на лодыжках и – о! – на твоих ногах. Я отчетливо помню грациозную линию твоей ноги и аккуратные маленькие ступни. Мне нравилась и твоя талия. Она была такой тонкой, что это меня просто изумляло. И я любил твои плечи. Любил осанку... Да, я был совершенно помешан на всем этом. У тебя была восхитительная спина, а на твою шею можно было смотреть часами.
Триста несколько секунд лишь разевала рот, не в силах произнести ни звука.
– Ты развращенный.
– А, – произнес он улыбаясь, – так ты помнишь и это. Да, я был развращенным, но тебе это нравилось. Скажи мне, капитан Эндрю Фэрхевен был изобретателен в постели?
– Не говори о нем. Ты отвратителен.
– Как замечательно ты изображаешь негодование! Я очерняю его память?.. Но каждый мужчина хочет, чтобы его любящая жена помнила, как непревзойден он был в постели, так что, поверь мне, мы не оскорбим его. Ну а теперь скажи мне: он знал, как следует дотрагиваться до тебя, чтобы ты начала часто дышать и бормотать бессвязные слова, поскольку ты так теряла разум, что была не в состоянии логично мыслить?
Она глядела на него молча. Роман был убежден, что это из-за того, что она потеряла дар речи. Это польстило ему, и он продолжал:
– Ты пускала ногти в его спину? Думаю, полученные от тебя шрамы я буду носить вечно. И укусы – Боже, я словно чувствую эти острые маленькие зубки, вонзающиеся в мои плечи, когда ты теряешь над собой контроль!
– Хватит, – произнесла Триста. – Ты...
– Да, развращенный, я знаю. Ты помнишь...
– Нет! – резко выкрикнула она так громко, что это его удивило.
Только тут Роман подумал, что он делает. И зачем это ему надо? Он замолчал. Триста смотрела на него со злостью.
– Нет, Роман. Остановись. Я не помню. Ничего. И не хочу помнить.
Он поднял голову, чтобы не ощущать ее духи. Впрочем, не только духи, но еще и какое-то магическое влияние, и ее образ, и память о том, что у них было, и невыносимость непреодолимого желания.
Он сделал шаг назад, чувствуя себя отвратительно. Она лгала ему. Она лгала. О капитане Эндрю Фэрхевене. Но хуже всего было то, что она яростно защищала своего мужа и вряд ли стала бы столь же яростно защищать его.
