Луиза Аллен - Соблазненная подлецом

— Можете поискать их, — предложил Люк, положив бумаги в карман тужурки, и, покидая каюту, сказал: — Если найдете какие-нибудь улики, дайте мне знать.

— Как я могу это сделать не высовывая носа на палубу? — спросила Эйврил у закрывшейся двери.

По крайней мере, все могло обернуться намного хуже. Никто не пострадал, кроме того, Люк не так уж сильно и разъярился, хотя, возможно, сдерживал себя.

Она лишь надеялась, что схватка за французский бриг усмирит его буйный темперамент.

Она принялась методично обыскивать каюту и нашла несколько тайников, встроенных в дверной косяк. Ни один из них не содержал изобличающих в измене документов, что несколько разочаровало ее, однако она обнаружила аптечку, завернутую в вощеную ткань.

— Все в порядке, мисс? — Хорек просунул нос в дверной проем, затем скользнул внутрь. — Я подумал, что не худо будет проведать вас.

— Могли бы вы рассказать капитану, что я нашла аптечку? Если он отправит сюда всех раненых и велит принести мне воды, я посмотрю, что можно предпринять.

— Сделаю, если только он меня сразу за борт не швырнет.

И Хорек исчез. Несколько минут спустя подошел Заплатка Том с ведром в одной руке, другая была забинтована окровавленным рукавом рубашки.

Эйврил доводилось видеть куда более неприятные раны, полученные служащими ее отца или им самим и братом, когда эти двое возвращались с охоты. Однако Том не желал снимать рубашку, чтобы его раны увидела леди.

— Сидите смирно, — сказала она, наливая воду в миску. — Мне пришлось как-то раз вынимать пули из тела брата, когда поблизости не оказалось врача.

Да, тогда она вынимала картечь из его ягодиц, угодившую туда в результате грубой пьяной шутки. Тем не менее, промыть и перевязать пулевое ранение достаточно легко, и это занятие удерживало ее от не самых нежных размышлений о Люке.

— Так-то и правда лучше, мисс, спасибо. — Том поднялся на ноги. — Я лучше вернусь на палубу. Мы можем схватиться с французом в любую минуту, я так скажу.

Эйврил обнаружила, что может, не нарушая запрета Люка, мельком увидеть происходящее на палубе, если будет сидеть на второй ступеньке лестницы. Но ее постигло разочарование. Все, что она могла увидеть, — бегающие ноги, зато могла различать отдаваемые приказы и слышать голос Люка.

Это случилось в один миг. Бриг замедлил ход и стал поворачивать. Раздался выкрик, рыжеволосый моряк ответил на дурном французском, затем крики с кораблей чередовались, и бриг утратил управление. Она едва не упала с лестницы от удара, когда корабли соприкоснулись, ломая друг другу оснастку. И тогда внезапно закричал Люк:

— На абордаж!

Выстрелы, лязг стали, выкрики на французском и английском. Эйврил обхватила колени руками, чтобы не вскочить от желания увидеть происходящее. Иначе, если Люк увидит ее, он отвлечется, желая защитить, поэтому ее долг — остаться здесь. Хотя послушание было ее второй натурой, пришлось приложить немало сил, чтобы усмирить себя. Эйврил ждала и молилась.

Долго ждать не пришлось. Стрельба прекратилась, и она услышала голос Люка, отдающего приказы на французском и английском. Эйврил разжала пальцы и неохотно спустилась в каюту. Она сидела за столом, механически сматывая бинты, когда дверь открылась.

— Вот где вы. — Люк вошел и закрыл за собой дверь, затем осел на пол, скользнув по двери спиной, точно опустился на мягчайшую перину, глаза его закрылись. — Подойдите.

Теперь он будет кричать на нее. Эйврил положила марлю, подошла и встала перед ним:

— Все в порядке? Вы получили, что хотели?

— Все полностью. — Его глаза оставались закрытыми. — Мы получили документы прежде, чем они успели выбросить их за борт. Взяли капитана и офицеров целыми и невредимыми. Я получил доказательства.

Куда подевался его прекрасный английский акцент? «Он мыслит и говорит по-французски», — поняла Эйврил.

— Tres bon[2], — рискнула сказать она, и его губы изогнулись в улыбке, — вероятно, у нее забавный акцент. — Что происходит сейчас?

— Это.

Он открыл глаза и посмотрел на нее.

Эйврил увидела в его взгляде огонь, жизнь и кипящую силу. И вожделение.

— Люк?

Голос ее задрожал.

— Вы боитесь меня?

Внезапно он поднялся, чем застиг ее врасплох, обнял и прижал к двери прежде, чем она смогла сказать хотя бы слово. Ей в нос ударил запах пота и пороха, она дрожала от предвкушения его ласки и не могла справиться с собой.

— Правильно, бойтесь. Потому что я хочу взять вас прямо здесь, сейчас, у этой двери. Скажите мне «нет». Скажите мне это сейчас.

Одной ладонью он ласкал ее волосы, другая ласкала ее грудь. Его губы касались шеи горячим страстным прикосновением, ее кровь ответила на этот зов, и все напряжение, весь страх и триумф этой ночи слились в огонь, поглотивший последние остатки сдержанности.

«Я хочу именно этого. Здесь и сейчас». Ничто другое не существует, утратило значение, кроме этого мгновения и всех ближайших мгновений, пока она будет в руках Люка. Ее герой, ее мужчина.

Ее пальцы погрузились в его волосы, она пыталась притянуть его губы к своим, отвела с лица волосы, чтобы видеть его, и потянулась к нему всем телом. Но он опустил руки и отступил назад, побледнев.

— Святое Небо…

Он смотрел на нее потрясенно. Затем охватил ее груди ладонями и посмотрел на них так, будто они были сокровищами, не веря, что обладает ими. Ее тело отяжелело, груди налились, но Люк ничего не предпринимал, лишь ласкал пальцами ее соски, отвердевшие от желания.

— Люк… — Это был только шепот, но он поднял глаза, чтобы встретиться с ее глазами. — Что… что я должна делать?

В лекциях ее тети о супружеских обязанностях ничего не говорилось об этом волнении в низу живота, сладкой боли между ног, желании и вожделении. Ничего, кроме рассказов о том, как лежать в темноте на спине в неловком положении, и, скорее всего, болезненной близости.

Его глаза потемнели, руки утратили напряженность, затем он отпустил ее, медленно отвернулся и оперся ладонями на штурманский стол, как человек, почувствовавший острую боль.

— Ничего. Ничего не нужно делать.

Голос его звучал грубо от ярости в адрес самого себя. Ее репутация, возможно, и погублена. Возможно. Он не сможет взять ее, пока ему не удастся — и едва ли удастся — избавить ее от последствий этого шага. Он взял на себя ответственность за нее — глупейший поступок.

Эйврил недолго молчала, затем промолвила:

— Отчего вы сердитесь? Ведь не ждали же вы, что девственница знает, что делать, верно?

Эйврил считала себя очень, очень мужественной.