Джулиана Грей - Наука страсти

Какое-то время он просто дышал ей в волосы, не прикасаясь к ней, изучая изгибы ее тела сквозь просвечивающую ткань сорочки. Ее соски затвердели — два соблазнительных розовых бугорка под муслином; талия, бедра и ноги элегантными линиями просматривались внизу. Там, где ноги соединялись, виднелась тень, почти спрятанная тканью.

Ему хотелось сказать: «Ты прекрасна, ты совершенна». Рука ныла, желая обхватить ее грудь. Она идеально легла бы в ладонь, спелая и безупречная. Он представил себе, как ведет пальцем по нежной коже, как ласкает самый кончик ее соска.

— Сэр, — низким, почти неслышным голосом произнесла она.

Он прикоснулся губами к золотистым волосам и замер так, не прижимаясь к ним.

В тишине пробили часы — шесть деликатных ударов.

Он шагнул в сторону, и его пронзило мучительное нежелание расставаться. Он взял со стула лиф и юбку, поднял с пола нижнюю юбку и корсет и положил все на спинку дивана.

— Сэр? — позвала она каким-то потерянным голосом.

— Садитесь. — Он подвинул стул и слегка надавил ей на плечи. Затем вытащил из кармана небольшой томик — книгу «Джен Эйр», которую мистер Гримсби месяц назад извлек из библиотечной паутины. — Держите, моя дорогая. Я дам вам знать, когда можно будет снять повязку.

— Что это? — спросила она.

— Не забудьте, оглядываться нельзя. Вы, конечно же, знаете историю о жене Лота?

Эмили сглотнула и стиснула книгу.

— Она обернулась и превратилась в соляной столб.

— Вот именно. Сейчас вы — жена Лота, Эмили. — Он пересек комнату и подошел к креслу, стоявшему в углу у нее за спиной, в глубокой тени.

— Но… — в замешательстве произнесла она (точно так же чувствовал себя он, лишенный ее тепла). — Но я не понимаю.

— Разве миссис Плимптон не дала вам четких объяснений? — Он приподнял полы сюртука и сел в кресло. Перед ним сквозь перекладины спинки стула светилась спина Эмили, чопорная и прямая, невыносимо соблазнительная под прозрачной сорочкой. Шея, длинная и изящная, переходит в плечо лебединым изгибом. Один рукав сорочки спустился вниз, обнажив округлое плечико.

— Нет, она… она не объяснила.

Герцог Эшленд глубоко вздохнул и откинул голову на спинку кресла. Орнамент потолка над ним располагался аккуратными квадратами, белая краска казалась в свете лампы бледно-золотой. Дюйм за дюймом, один измученный нерв за другим, он взял свое пылающее тело под жесткий контроль.

— Вы должны читать, Эмили, — мягко произнес он. — Вы должны мне читать.

Эмили неподвижно стояла у колонны заднего крыльца и смотрела прямо перед собой в темный сад при отеле. Она ждала карету, которая должна была отвезти ее на станцию к предполагаемому поезду в… в общем, куда-то. Возможно, в Йорк.

Ее по-прежнему било мелкой дрожью, пальцы замерзли, несмотря на перчатки.

Он остался в комнате, герцог Эшленд. Если посмотреть наверх, она, наверное, увидит пробивающийся из окна свет лампы — из окна комнаты, где они находились вместе. Где он своей крупной твердой рукой раздел ее до сорочки; где она читала ему, делая мелкие глотки шерри, чтобы подкрепиться, а он сидел позади, смотрел на нее и слушал.

Ее кожа до сих пор горела под его взглядом. От стыда или от желания?

Конечно, от стыда. Что завладело ею, что заставило остаться и подчиниться ему? Обнажиться перед ним? Он говорил, что она может уйти. Следовало тотчас же покинуть комнату, и невинность ее осталась бы нетронута.

Эмили опустила взгляд на руки в перчатках, сплетенные вместе на фоне бесформенного черного пальто. Он вежливо попрощался с ней. Позвонил миссис Скрутон, а когда та негромко постучалась, взял Эмили за руку, снял с нее перчатку и поцеловал во внутреннюю сторону запястья. Его губы, его теплые твердые губы, по-настоящему прикоснулись к ее коже.

Она все еще ощущала его поцелуй. Тот словно прожигал ее рукав.

Загрохотала карета, зацокали копыта. Эмили выпрямилась и шагнула вперед.

— Мадам!

За спиной резко распахнулась дверь.

— Мадам! — снова раздался голос, на этот раз четче.

Эмили обернулась.

Миссис Скрутон шагнула за порог, протянув руку.

— О, слава богу, вы еще не уехали! Вам записка от джентльмена.

— Спасибо. — Эмили взяла у экономки сложенный лист бумаги. — Он… что, он ждет ответа?

— Он ничего не сказал, мадам. — Миссис Скрутон говорила очень уважительно. Из-под ее чепца выбилась прядь волос. Она вообще выглядела несколько растрепанной, словно сильно торопилась.

— Благодарю, миссис Скрутон. — Эмили сунула письмо в карман пальто. Карета, дернувшись, остановилась перед крыльцом, с запяток спрыгнул грум, чтобы помочь ей сесть.

Света в карете не было. Эмили ждала, пока они приедут на станцию, ждала, когда карета уедет, чтобы иметь возможность боковыми улочками добраться до «Наковальни». Ждала до тех пор, пока не оказалась в плохо освещенной конюшне, где пошли за ее конем для одинокого возращения в Эшленд-Эбби.

И только там, под качающимся фонарем, слушая, как воет в окна ветер, она сунула руку в карман и вытащила то, что там лежало: сложенный лист бумаги и простой белый конверт.

В конверте оказалось пять хрустящих банкнот по десять фунтов каждая, все еще слабо пахнувших типографией.

Пятьдесят фунтов! Шестимесячное жалованье Тобиаса Гримсби, и притом весьма щедрое. И какого дьявола она должна с ними делать?

Эмили сунула конверт обратно в карман и развернула записку.

«Мадам, я глубоко тронут честью, оказанной мне вами сегодня вечером. Прошу ли я слишком многого, признаваясь, что нахожу невыносимой мысль ожидать этой чести еще целый месяц? Отвечать необходимости нет. Но я буду ждать и надеяться на следующий вторник.

А пока желаю вам счастливого и благополучного Рождества.

Глава 9

Лорд Сильверстоун скрестил на груди руки, наклонил голову и, прищурившись, посмотрел на елку.

— Как инженерная работа оставляет желать много лучшего.

Эмили, стоявшая на стремянке высотой девятнадцать футов, которую, похоже, использовали еще для защиты Эшленд-Эбби от лазутчиков Генриха VIII, протянула руку сквозь колючие ветви, пытаясь придать более приличное положение экстравагантной золотой звезде.

— Это не инженерная работа, — отозвалась она. — Это рождественская елка. Праздничный… символ…

— На вашем месте я был бы поосторожнее с лестницей…

— …времени года… собственно, немецкая традиция…

— …правду говоря, у нее весьма сомнительная репутация…

— …возможно, вы слышали песню «О Tannenbaum»[1], в которой… погодите, я уже… почти…