Зия Самади - Избранное. Том 2
— Кто это там может быть в такой час?
— По пустякам не стали бы беспокоить, наверняка что-то серьезное.
— Опять?…
— Я пойду, гляну, — Давур, самый молодой из игроков, стал подниматься. Но в комнату рысью вбежал Хаким:
— О горе мне, Нияз-бегим! — кинулся он к лозуну.
— А, это ты среди ночи тревожишь меня и моих друзей? Что еще с тобой случилось?! Тьфу! Всю игру сбил!..
Хаким-шанъё растерялся от такой встречи и не знал что дальше делать. В душе он пожалел, что пришел к Ала байталу, когда тот в скверном настроении. Ему захотелось сейчас же уйти, но он не знал, прилично ли это, и пребывал в растерянности. При этом он стал вдруг очень похож на Ходжака. Такое же глупое выражение лица. Только что родинки на щеке не было.
— Ну, чего в рот воды набрал? Говори уж, если приперся. Чего еще у тебя стряслось? Может, на этот раз Гани у тебя жену забрал?
— Да, господин, это все он, — услышав ненавистное имя, Хаким чуть не зарыдал.
— Не мычи, словно бык. Говори толком, что да как!
— Зря ты на него накинулся. Дай человеку прийти в себя. Он и так не в себе, а ты еще рычишь на него, — пожалел Хакима не раз получавший от шанъё богатые подарки Якуп-лозун.
— Тьфу ты, ну что с ним делать, ревет как бык! — Нияз огляделся и приказал Хашиму: — Эй ты, налей ему чаю.
Несколько успокоившись, Хаким рассказал о случившемся.
— Тьфу! Еще носит звание шанъё. С одним щенком вчетвером не могли справиться. И ты после этого называешь себя мужчиной?! И ко мне еще бежит жаловаться! Повесился бы лучше от позора!
— Господин, убей меня, но не срами при людях, — взмолился наконец Хаким.
— Ты совсем не знаешь Гани, — обернулся к Ниязу Давур. — Что там четверо для него, он и десять противников разнесет. Сила дикая.
— Да, у Гани большая сила. Сегодня он встал на пути Хакима-шанъё, а завтра и нам с тобой может дорогу преградить. А потом и против дарина пойдет! Его надо вовремя остановить, — поигрывая альчиками, сказал Ма-лозун.
— Ну, не преувеличивай, дорогой, Если я в течение трех дней не поймаю этого вора и не заставлю его на коленях стоять перед дарином, можешь считать, что я не Нияз-лозун!
— Не спеши клясться, Нияз, — усмехнулся Давур, хорошо знавший Гани.
— Если господа помогут мне отомстить этому вору, я хоть все имущество готов заложить, — взмолился Хаким.
Услышав клятву Хакима, Ала байтал успокоился. Вынув из кармана маленькую бутылочку, достал из нее крохотный кусочек опиума и положил под язык.
Компания стала обсуждать способы поимки Гани, но ни до чего не договорилась, прежде всего потому, что никто не знал, где находится Гани в данный момент. В горах? В городе? А может, давно перешел через перевал и едет себе спокойно в сторону Аксу или Кашгара? Или того чище — держит путь к советской границе. Почему бы и нет?
Не придя к единому мнению, решили в первую очередь поставить в известность дарина. Пусть его черики изловят вора Гани. Лишь Давур промолчал. У него были свои соображения на этот счет.
* * *В комнату, примыкающую к большому залу, вошли два человека. Комната была специально отведена для курения опиума. Один из вошедших — маленький, толстенький, с щелками вместо глаз на оплывшем лице — сам правитель Кульджи, шанган[25], второй, с лицом начисто лишенным бровей и ресниц, лысый, скользкий — его личный секретарь, главный советник во всех делах. Все богатства Кульджи в руках этих двоих. Да не только богатства — судьба уйгуров. От их решений все зависит в этом крае. Они привыкли на все смотреть как на товар, предмет купли-продажи. Точно так же оценивают они участь жителей края. Это их «политическая доктрина» — ведь они и свои должности купили. Впрочем, такой взгляд на вещи давно уже сложился у местных властей.
В эту комнату-опиекурильню не заглядывает солнце, тьму чуть освещает лишь огонек в разожженном кальяне.
Наркоманы по очереди осторожно приложились к трубке. Вдруг раздался негромкий стук в дверь. Такое позволялось слугам лишь в случае крайней необходимости. Шанган, не отрываясь от трубки, повернулся к секретарю. Тот подошел к входу.
— Что случилось? — спросил он тихо.
— Вор Гани!..
— Гани? — Шанган испуганно встрепенулся, и трубка выпала из его рук.
— Да, Гани, — повторил слуга, приоткрыв дверь, — тунчи Давур прибыл с такими вестями об этом воре, что я осмелился побеспокоить господина.
По пути к своему кабинету шанган собрался с мыслями. От слухов о Гани давно не было покоя. Следовало суровым наказанием этого разбойника устрашить остальных чаньту.
Час назад шанган в тяжелейшем похмелье после страшной вчерашней пьянки с трудом добрался до своего кабинета и потребовал крепкого чая, чтобы избавиться от головной боли. Секретарь приказал слуге, и тог внес на большом серебряном подносе два слитка серебра и триста саров монет. Секретарь сообщил, что это подарок от кашкарабагского шанъё Хакима, который пришел с жалобой на разбойника Гани, осмелившегося напасть на него. Шанъё представил также письменное заявление, подписанное им и другими известными почтенными людьми, как-то: Нияз-лозуном, Ма-лозуном, Якуп-лозуном, — в котором говорилось о том, что разбойник Гани постоянно и в сильнейшей степени является общественной опасностью в крае, вследствие чего несомненно заслуживает ареста и самого сурового наказания. Все это шанган узнал в изложении секретаря, так как сам жалобу читать не стал, а занялся чаем. Тем не менее он тут же отдал приказ: Гани изловить во что бы то ни стало…
Шанган прошел в дотан — кабинет, уселся за письменный стол и превратился из страдающего наркомана в сановника, облеченного властью решать людские судьбы. Вокруг него столпились подчиненные. Он приказал ввести Давура.
«Подарки» Хакима и донос на Гани лежали на соседнем столе. Шанган немного пришел в себя и смотрел на серебро не без удовольствия.
Давур вошел с тройным поклоном.
— Говори! — приказал шанган.
— Мы установили место, где прячется Гани…
— Где же он?
— Он сейчас здесь…
— Где?!
— Здесь, господин. В городе…
— В го-ро-де?! — вскочил шанган как ужаленный. — Но тогда почему он до сих пор не арестован?! Немедленно, не-мед-лен-но арестовать!
Поднялся переполох. Давуру тут же выделили группу чериков, и он вышел с ними из дворца. Разбежались по приказам шангана другие подчиненные. В кабинете остались лишь сановник с секретарем. Вспышка государственной деятельности закончилась. Господин и слуга молча переглянулись и, не сказав ни слова, отправились в маленькую опиекурильню…
