Оливия Уэдсли - Миндаль цветет
Пан играл с Дорой, как ветер с огнем. Ему нравилась эта игра; он был сам увлечен, но не имел ни малейшего желания претворить это увлечение в действие.
Дора нервничала, волновалась, переходила от одного настроения к другому в зависимости от того, дарил ли ее Пан своим вниманием или, наоборот, не замечал ее. Она все чего-то ждала и не могла разобраться в своих чувствах.
Она ни с кем не могла бы поделиться своими переживаниями. Но никто из домашних не присматривался к ней, Рекс был болен, и Джи почти все время была с ним. Тони и Пемброк были поглощены спортом и не имели времени для наблюдений.
Часто Пан подолгу пропадал в городе, и Дора узнала, как медленно может тянуться время.
Она еще не сознавала, что любит. До этого времени любовь занимала слишком мало места в ее жизни, чтобы она могла отнестись к ней сознательно. Но всякий раз, как автомобиль уезжал встречать шестичасовой поезд, она с напряжением ждала его возвращения. Иногда Пан, предупредив о своем приезде, не приезжал в указанный день, и тогда она, прождав напрасно внизу, поднималась в свою комнату и сидела там до сумерек, пока не приходила Эмилия помочь ей одеться к обеду.
Она не могла бы сказать, что она была несчастна; само ожидание было сладко, в нем как бы таилось смутное обещание.
Пан из города несколько раз писал ей, и, когда он бывал там, она совсем другими глазами встречала почтальона. Прежде это был просто бывший кузнец Джон Томас, а теперь он являлся или посланником небес, или бессердечным стариком, который мог бы совсем не родиться.
Пан приехал в автомобиле к Рождеству, в сочельник, нагруженный подарками для всех. Рексу он привез книги, а Доре маленькие часы на руку, украшенные бриллиантами, с изумрудной застежкой.
Он вошел в зал, жалуясь на холод, и заявил, что замерз, но вид у него был бодрый.
Он подсел к Доре и спросил ее так тихо, что только она одна могла слышать:
– Вы рады меня видеть?
Внезапная стыдливость помешала ей сразу ответить.
– Разве вы не рады? – слегка поддразнил он ее. – Жестокая! А я всю дорогу только и думал о встрече с вами. Я не замечал холода: мысль о вас согревала меня, как огонь.
Он протянул руки к настоящему огню и стал греть их; пламя сквозило сквозь его тонкие пальцы. У Доры явилось безумное желание тоже протянуть свои руки и соединить их с тонкими красивыми пальцами. Она украдкой взглянула на Пана и стыдливо сказала:
– Я очень рада, что вы приехали к Рождеству.
Пан засмеялся. В его смехе всегда было что-то обидное, всегда слышались насмешка и недоверие.
– Я очень польщен, – небрежно сказал он. Вся радость, все счастье Доры мгновенно погасли от этого смеха, обратившись в кучу пепла. Желая сохранить свое достоинство, она встала, сославшись на какие-то хозяйственные дела, но не успела она сделать шагу, как почувствовала, что вся дрожит. Рука Пана скользнула по ее руке, и она почувствовала, как его пальцы сжимают ей руку.
На миг зал, огонь в камине, вся обстановка вокруг нее – все исчезло. Она почувствовала, что лишается чувств, и только где-то в глубине сердца вставал беспомощный вопрос: «Что это, что это со мной?»
Рекс направлялся к ним через зал, и она почувствовала, что рука ее свободна. Но в то мгновение, когда пальцы Пана разжимались, она вновь испытала ту же головокружительную слабость, и ей захотелось шепнуть: «Не отнимайте руку, не уходите, не уходите».
– Разве не темно вам тут? – услыхала она голос Рекса. – Позвольте… – Он наклонился и зажег огонь.
Потом он принес Доре кекс и остался около них.
– Хорошо провели время в городе? – спросил он у Пана.
– Да, благодарю. А тебе лучше?
– О да; совсем хорошо. Собираюсь охотиться на будущей неделе.
– А когда обратно в школу?
Юноша рассмеялся. Пану было известно, что Рекс из-за болезни принужден был покинуть Итон, и потому вопрос Пана показался ему забавным, так как он понимал, чем этот вопрос вызван.
– Я совсем не вернусь туда, я останусь здесь, – сказал он, улыбаясь своей особенной привлекательной улыбкой, а затем, глядя на Дору, добавил: – И буду смотреть за Дорой.
Дора запротестовала и нервно рассмеялась, а Пан подумал про себя: «Гадкий щенок видел; интересно знать, что он подозревает?»
Он встретил ясный, спокойный взгляд Рекса; он мог не любить его и издеваться над ним, но он чувствовал в нем серьезного противника. Рекс был как будто окружен атмосферой благородной чистоты и, несмотря на свою молодость, держал себя с большим достоинством.
Наружность его тоже была незаурядна; он был почти такого же роста, как и Пан, так же широк в плечах, руки и ноги были у него такие же тонкие и изящные. Сейчас он стоял, прислонившись к камину, и невозмутимо покуривал папиросу; его стройная фигура эффектно выделялась на фоне серой стены. Прозвучал гонг к обеду.
– Поторопись, Дора, с твоим туалетом, – сказал он, – у нас сегодня обедает много народу, и мы должны быть вовремя готовы.
Он взял ее под руку и вывел из зала. Пан смотрел им вслед, прищурив глаза…
Но немного позднее он вознаградил себя. Дора сошла вниз рано, одетая в белое кисейное платье с серебряным кушаком; на ней была нитка жемчуга, подарок Тони; жемчужины лежали на ее шее, как затуманенные утренние звезды.
– Это, – сказала она Пану, указывая на жемчуг, – для меня целое событие. Знаете ли вы почему? Ну, конечно, знаете. Ведь жемчуг дарят только взрослым девушкам.
– Никакие жемчуга, никакие сокровища не могут сделать вас более прекрасной, – тихо сказал Пан.
– О! – отозвалась Дора почти шепотом. Краска сбежала у нее с лица, потом она покраснела. Слова его подействовали на нее как ветер, раздувающий пламя.
Пан и сам был немного смущен. Он сознавал, что ведет опасную игру. Дора была слишком жива, слишком впечатлительна. Ему необходимо взять себя в руки, больше наблюдать за собой, если он хочет продолжать эту, хотя и невинную, любовную интригу. Он почувствовал, что во рту у него стало сухо. Его внезапно обуяло безумное желание поцеловать Дору. Он сдержался, сделав над собой страшное усилие, и вдруг сильно побледнел.
– Что с вами? – спросила Дора, протянув руку, чтобы поддержать его.
Как раз в это время в дверях показался Тони. Он постоял несколько секунд на месте; лицо его осталось неподвижным; только глаза на мгновение блеснули. Потом он медленными шагами направился к ним.
– Любуешься Дориными жемчугами, Пан? – спросил он, остановившись около Доры.
– Они очень красивы, – ответил Пан с излишней поспешностью.
– Она достойна их, – сказал Тони своим хриплым голосом, а потом, помолчав, грубо добавил: – Интересно бы знать, Пан, скольким девушкам ты тоже дарил жемчуга?
Он громко рассмеялся, взял Дору под руку и повел ее с собой в гостиную.
