Кейси Майклс - Испепеляющая страсть
— Кто еще этим занимается, Джилли, кто у них главари? Сколько лодок выходят в море? Это происходит часто? Насколько регулярно?
Он пытался расспрашивать таким тоном, словно им двигало простое любопытство, и Джилли уже начала было отвечать:
— Ну, это Гарри, конечно, и еще… — но вдруг осеклась и сжала губы.
Кевин небрежно отвел волосы с ее лба.
— Да, Гарри. Я припоминаю, я уже слышал как-то от тебя это имя. Продолжай.
— Зачем? — парировала она, подняв голову и глядя ему прямо в глаза. — Для чего тебе знать обо всем этом?
Увидев, как настороженно сузились ее глаза, Кевин рассмеялся и ответил, игриво пощекотав ее под подбородком:
— Не будь такой подозрительной, детка. Я же не таможенник, я просто пытаюсь беседовать с тобой. Не хочешь — не надо, есть более приятный способ скоротать время до обеда.
Если Джилли и собиралась поспорить с ним, у нее было для этого слишком мало времени — Кевин быстро перевернул ее на спину и принялся руками и губами нежно исследовать ее тело.
Джилли знала, что надо бы оказать ему сопротивление: секс без любви — это плохо. Это было насилие, но насилие нежное, и ее сомнения растаяли после того, как она вспомнила, что кое-какая любовь все-таки есть — если можно назвать любовью то теплое чувство, которое охватывало ее каждый раз при взгляде на мужа. Она вздрогнула, пытаясь сохранить контроль над своими чувствами.
Она не знала никакой любви с тех пор, как умерла ее мать. Слуги в Холле относились к ней по-доброму, по-дружески, но она внимательно следила за тем, чтобы не сближаться ни с кем из них, чтобы никто не стал для нее слишком необходимым.
Она любила свою мать — и мать ушла из ее жизни. Она любила своих товарищей по детским играм — и их у нее тоже отняли. Любовь означала боль. Любовь означала внезапную, но неизбежную потерю любимого существа. Она больше не искала любви, как человек, повинуясь инстинкту самосохранения, не ищет источника боли.
Если бы она позволила своим чувствам к Кевину разрастись, то обрекла бы себя на боль: когда загадка будет разгадана и он получит состояние, он покинет ее и вернется в Лондон. Но, ожесточенно возражала она самой себе, означает ли это, что она должна запретить себе эту радость, пусть мимолетную, которую она испытывает сейчас?
В то время как Кевин нежно пощипывал губами ее ушко, а его руки гладили ее, наполняя редко возникающими, но тем не менее узнаваемыми ощущениями, она собрала всю свою храбрость и осмелилась спросить:
— Это времяпрепровождение — как часто ты предлагаешь его повторять?
Приподнявшись на локте, он улыбнулся, глядя на нее сверху вниз.
— Я непреклонный сторонник обуздывания своих желаний. Всегда стараюсь сдерживаться, памятуя, что излишество вредит.
Джилли изо всех сил старалась не показать своего разочарования, но почувствовала себя несчастной.
— Ох! — вылетело из ее уст.
— Поэтому, — продолжал Кевин, улыбаясь, при этом руки его не прекращали нежных движений, — я полагал бы, что предаваться этим невинным удовольствиям один раз в сутки, ну максимум дважды, вполне достаточно, иначе нам грозит пресыщение.
— Ох! — воскликнула она снова, не в силах скрыть вспыхнувший на ее щеках румянец. — Как… как спокойно себя чувствуешь, имея дело с человеком сдержанным!
Кевин рассмеялся, запрокинув голову.
— Ах ты хулиганка! — поддразнил он ее, восхищенный отсутствием ложной стыдливости.
Никогда, даже в самых смелых своих мечтах, он не предвидел, что найдет столько блаженства в объятиях женщины, и особенно этой женщины — его непрошеной, нежеланной супруги. И тем не менее, постепенно и (как он сейчас понял) неизбежно она сперва задела его, затем привлекла и, в конце концов, очаровала — эта тоненькая (мысленно он сравнивал ее с гибкой ивой) веснушчатая полудевочка-полуженщина с копной огненных волос. И вот теперь, заключив с нею брак, он был вынужден признаться (пока только самому себе), что полюбил, по-настоящему полюбил впервые в жизни.
Его любовь к Аманде Деланей наконец получила свое истинное определение: это была нежная дружба, скрепленная совместно пережитыми трудностями.
Его чувства к Джилли включали в себя и это — он стремился холить и лелеять ее, защищать, окружать комфортом. Он наслаждался беседами с ней, ее обществом, ценил ее как личность, восхищение ее характером, честностью и храбростью также играло в его чувствах немалую роль. Однако ко всем этим чувствам примешивались и другие, те, которых он никогда не питал к Аманде: как голодный жаждет хлеба, так жаждал он возможности хотя бы увидеть ее. Прикоснувшись к ее руке, он испытывал ни с чем не сравнимое наслаждение, при мысли о том, что Джилли может исчезнуть из его жизни, в его душе закипала ярость протеста, и он всем существом ощущал, что в таком случае ему просто незачем будет жить.
Никто и никогда не приносил ему такой радости, не вызывал у него такой страсти и — да! — такого гнева. Его жена завладела его сердцем, его мыслями и душой.
Он привык избегать затруднительных положений, осмотрительно выбирал друзей, а тем, кого выбрал, хранил верность. Лишь этим немногим доверенным друзьям, таким как Джаред Деланей и Бо Чевингтон, было позволено за тщательно сконструированной маской легкомысленного денди увидеть живого человека с его болью и переживаниями. На свой лад Кевин так же боялся эмоциональной вовлеченности в отношения, как и Джилли. Он потерял слишком многих друзей на войне, много страдал, и за его внешней беззаботностью скрывались глубокие душевные раны.
И вот сейчас Джилли, сама того не желая, разрушила его защиту, и он остался безоружным, не в силах помешать ей окончательно овладеть его сердцем.
Слава богу, думал он, что она до сих пор принимает сложившуюся ситуацию, не требуя от него страстных признаний. Это было бы преждевременно, его чувства были слишком новы и непривычны для него, чтобы озвучить их и облечь в слова. А что, если она окатит его презрением, посмеется над его коленопреклоненной капитуляцией? Он не мог рисковать — пока не мог. И в то же время не мог запретить своим рукам прикасаться к ней до тех пор, пока он не свыкнется с мыслью о том, что эта любовь вошла в его жизнь. К счастью для него, Джилли была новичком в искусстве любви и не могла почувствовать нежного благоговения и вспышек безумия в его ласках — верных признаков любви, отличающейся от животной страсти, как сыр — от мела.
Он хотел бы, чтобы она любила его, жаждал этого, как голодный — пищи, но пытался до поры до времени ограничиться половиной буханки, то есть тем, как легко она приняла эту новую интимность в их отношениях. Нужно только немного подождать, возможно, любовь придет и к ней?
