Шарлин Рэддон - Навеки моя
– Бартоломью? – она села, прижимая котенка к груди. – Где вы были весь день? Я начала беспокоиться, когда вы не вернулись домой к обеду.
Он усмехнулся уголком своего чувственного рта:
– Да, я вижу, как вы беспокоились.
Поцеловав котенка в розовый носик, она сказала:
– Я должна была чем-нибудь заняться, чтобы не сойти с ума, ожидая вас, – пушистый комочек выбрался у нее из подола, вскарабкался ей на плечо и, покачиваясь, старался удержаться там, пока она грациозно поднималась, улыбаясь своей колдовской улыбкой.
Она скучала по нему; он видел это по ее глазам. Она беспокоилась о нем. Неожиданно в темный, затхлый сарай ворвалась весна, наполнив его – и Бартоломью – бодрящим светом. Ему захотелось мчаться с ней по лесу, взбираться на деревья, охотиться на лягушек, делать всякие глупости. Он снова чувствовал себя семнадцатилетним, полным энергии и пылко влюбленным.
– Поехали на разведку вместе, – сказал он, вытаскивая соломинку из ее волос.
Как пылинки в солнечных лучах, ее смех взлетел к потолку, к толстым балкам перекрытия:
– Вы сошли с ума, там слишком грязно.
– Как хотите. Тогда покормите меня.
Котенок вцепился лапками в веточку, которая выпала из волос Эри. Не отрывая глаз от Бартоломью, она взяла веточку у шалуна. Что-то в его хриплом голосе пробудило в ней внутреннюю дрожь. Она опустила котенка на землю и пошла прочь из сарая, Бартоломью последовал за ней. Дом от уродливого и грязного двора фермы отгораживали пихты Дугласа. Когда они проходили мимо деревьев, Эри, которая при любом удобном случае высматривала птиц, указала ему на маленькую серую птаху, порхающую по нижним ветвям. Головка птички с черным «капюшоном» отличала ее от других обычных воробьев, летающих вокруг.
– Смотрите! – закричала она. – Темноглазая юнко[6].
Бартоломью улыбнулся:
– Мы называем их орегонскими юнко.
Приподняв брови в знак удивления, она произнесла:
– Они живут не только в Орегоне. У нас в Цинциннати их тоже полно.
– Но только не с черным капюшоном и каштановой мантией, таких у вас нет. Это западная разновидность, «орегонская юнко» – их научное название.
Поперек тропинки, которая вела с дороги мимо дома к сараю и другим подсобным помещениям, ссорились краснокрылые черные дрозды – они не могли уладить «территориальных претензий» на грядку с цветами.
– Они начинают вить гнезда, – сказала Эри.
– Весна.
Казалось, его теплый взгляд проникает в самую ее душу. На мгновение Эри испытала то самое головокружительное пьянящее ощущение, которое охватывает всех женщин с начала времен, когда их призывает избранник. Душа к душе. Сердце к сердцу. Зов, на который она так сильно хотела ответить.
Она проснулась с воспоминаниями о его поцелуе и со страстным желанием испытать его снова. Что он имел в виду, когда сказал, что умрет, если не возьмет ее? Понравился ли ему поцелуй так же, как и ей? Это был ее первый поцелуи, если не считать того мокрого, неуклюжего лобзанья, которым наградил ее Иан на ее двенадцатый день рождения. Но Бартоломью, наверняка, целовал многих женщин, помимо своей жены.
Мысль о Хестер Нун снова вызвала то чувство вины, которое возникло у Эри после бегства Бартоломью прошлой ночью. Она целовала мужа другой женщины, и, что еще хуже, она надеялась, что этот поцелуй повторится. Ее мать отнеслась бы к такому очень серьезно – несмотря на все модные разглагольствования о том, что незамужняя женщина должна знать о физических отношениях между мужчиной и женщиной. Деметрия Скотт научила свою дочь понимать разницу между любовью и плотским грехом. Однако знание о той опасности, которую неизвестный акт представлял для ее бессмертной души, отнюдь не мешало Эри желать Бартоломью.
Эри взглянула вверх и поймала его взгляд – он смотрел на нее с напряженностью хищника, слишком долгое время обходившегося без добычи. В этот момент ей словно открылась истина, большая, чем жизнь, – правильно ли то, что будет, или нет, все, что происходило между ней и Бартоломью Нуном, было предначертано судьбой.
Эри безоговорочно верила в судьбу. Когда ее отец умирал, и она вспомнила о письме адвоката мистера Монтира, в котором излагалось желание его клиента иметь невесту, она поняла, что у судьбы есть еще кое-что в запасе для нее, кое-что, ожидавшее ее в дальнем краю, называемом Орегон. Теперь она знала, что это было.
Казалось, воздух вокруг них звенел и гудел, как разбуженный пчелиный рой, когда они с Бартоломью возвращались домой. Каждый раз, когда он касался ее или подавал ей руку, помогая преодолеть опасное скользкое место, Эри чувствовала, как глубоко в ней вспыхивала искра. Она поймала себя на том, что норовит дотронуться до него при любом случае. Внизу живота у нее начиналось приятное покалывание, а сердце ускоряло свой бег. Отнюдь не новые ощущения; в той или иной степени она испытывала их с самого момента прибытия в Портленд. Само собой, город и весь Орегон были тут ни при чем. Причиной был мужчина, который шел рядом с ней. Бартоломью.
Эри знала немногих мужчин. И ни одного из них достаточно хорошо. Будет ли она испытывать те же ощущения с Причардом Монтиром? Но в глубине души она знала, что не будет. Бартоломью был ее судьбой, и именно ему было предназначено познать ее любовь.
Густые, зловещие облака собирались в небе, превращая сумерки в ночь. Пар серебристыми клубочками вылетал у них изо рта, пока они устало шагали к дому, на крыльце которого развалился Боунз. Температура понизилась. После того как они сняли облепленные грязью сапоги и верхнюю одежду, Бартоломью снова разжег огонь, который в их отсутствие тлел янтарными угольками в камине.
– Святая Сэди! – воскликнула Эри позади него. – Ax, Бартоломью, кто-то оставил здесь это несчастное мертвое создание.
Он повернулся и увидел, что она в ужасе смотрит на окровавленную, освежеванную тушку кролика, которую он оставил в раковине.
– Я подумал, что тушеное кроличье мясо было бы кстати, – весело сказал он.
Эрию передернуло:
– Вы же не думаете, что я… дотронусь до этого?
– Знаете что, – заявил он, посмеиваясь, – я займусь кроликом, а вы приготовите к нему овощной гарнир.
Вскоре аромат тушащихся на медленном огне картошки, моркови, лука и мяса наполнил воздух. Пока они готовились, Эри сидела у стола над раскрытой книгой доктора Чейза, хотя взгляд ее чаще останавливался на спине Бартоломью, смазывавшего упряжь, чем на странице с текстом. Когда еда была готова, она отложила книгу в сторону и пригласила его к столу. Если не считать просьбу передать соль или дежурных замечаний о еде или погоде, они ели в молчании. Он как раз обмакивал в остатки подливы к тушеному мясу кусочек подгоревшего печенья, когда Эри сказала:
