Элизабет Бикон - Граф-затворник
Неужели она до сих пор может подозревать его в таком эгоистичном коварстве? Алекс постарался задавить этот неожиданно болезненный укол обиды.
Персефона с благодарностью подумала, что граф Калверкоум не осознает, как странно действует на нее в эту темную августовскую полночь интимная обстановка королевских покоев. Когда между ними внезапно возникло непонимание, она почувствовала: его обидело неуклюжее высказывание о причине их встречи. Это напомнило ей, что они отнюдь не близкие друзья. А станут ли любовниками? – в ее голове мелькал постоянно такой вопрос, несмотря на прекрасное воспитание и отчетливое нежелание подражать кузине Корисанде. Они были здесь в полном уединении посреди ночи, и это вызывало множество неприличных мыслей, но едва ли это была вина графа.
Стоило ли подвергаться опасности бесконечного искушения прекрасно воспитанной, правильной мисс Персефоне Сиборн и терять его дружбу, как пресловутой миссис Беддингтон?
Бульварная пресса очень прозрачно описывала похождения Корисанды, скрывая ее личность одними инициалами, и награждала ее любовников комическими прозвищами. Но общество не столько осуждало ее дерзкие выходки, сколько над ней смеялось. Персефона пыталась ее жалеть: Корисанда совсем юной девушкой допустила большую ошибку – влюбилась в красавчика-повесу и с ним сбежала. Однако, когда ее первый муж спился и умер молодым, она так откровенно радовалась, что сочувствовать ей было трудно. Но не бросилась ли сама Персефона в другую крайность в желании доказать, что не похожа на эту свою родственницу? Скорее всего, так и есть, осознала она. Это грозило разорвать ту тонкую ниточку, которая протянулась между ней и Алексом Фортином.
Ожидая ответа Алекса на ее слова, она изо всех сил старалась затушить разгорающийся внутри жар. Они были вместе наедине, и она ничего не могла с собой поделать. Она приказала себе поблагодарить Корисанду за отрицательный пример, коему она ни за что не хотела подражать. Девушка прикрыла глаза и попыталась отключить все органы чувств. Может, если как следует постараться, то она перестанет ощущать аромат его тела, слышать тихий звук его дыхания и всей кожей чувствовать его присутствие в роскошной закрытой комнате. Надо как-то удерживать себя и никак не допустить продолжения. Хотя невероятно хотелось его чувственной реакции на каждое ее движение. А она тем не менее не видела признаков того, что он считает ее кем-то, кроме случайной знакомой, с которой трудно быть вежливым. И это ведь хорошо, верно?
– В последние два дня я исколесил вдоль и поперек все графство и половину соседних. Пытался отыскать хоть какой-нибудь след похитителя, ломал голову над тем, где он может держать Маркуса. Но ничего мало-мальски стоящего не обнаружил, разве только одну, очень расплывчатую сплетню, – ответил он и нахмурился, размышляя о том слухе и сильно сомневаясь в том, что сможет определить источник.
– И о чем же болтают сплетницы? Опять говорят, что Джек поочередно избавляется от всех возможных наследников? Я считала, что после его свадьбы с Джесс эта абсурдная ерунда должна пропасть сама собой. У него сейчас есть идеальная возможность завести своих собственных наследников, тогда мои братья не в счет. – В голосе Персефоны звучала усталость.
– Нет, речь не о том злопыхательстве, хотя согласен: думать так о Джеке – просто глупо.
– Тогда о чем же сплетня?
– О том, что именно я похитил Маркуса. Что это я рвал и метал из-за побега вашего старшего брата с моей племянницей. И что это я похитил вашего младшего брата, чтобы выманить старшего из убежища, а затем отомстить своему лучшему другу и добавить его семье побольше страданий.
– Ну, я бы сочла это вполне вероятным развитием событий, если бы…
– И вы этому верите?! – рявкнул он, в его глазах полыхнула ярость, презрительное выражение превратило лицо в озлобленную маску. Его внимание полностью сконцентрировалось на Персефоне, она даже поежилась.
– Я собиралась сказать «если бы я вас не знала», – закончила она с максимально хладнокровным достоинством, хотя в действительности ей хотелось залепить ему оплеуху. «Как он мог даже предположить, что я поверю этим злобным сплетням?!»
– Прошу прощения, – натянуто ответил он, и даже в темноте стало видно: его щеки вспыхнули ярким румянцем.
«Должно быть, из-за того, что ему приходилось признавать неправоту перед женщиной. Нет, перед леди», – напомнила она себе и наградила его взглядом с отказом принимать это неуверенное извинение. А вслух она сказала:
– Хотя на самом деле я вас не знаю. Да и очень сомневаюсь, что хоть кто-то вас хорошо знает, но я уверена: вам это нравится.
– Что по-вашему означает меня хорошо знать? – с нетерпением поинтересовался он.
Неужели он считает, что друзья о нем даже не вспомнят, не считая случайных вопросов вроде «А что сталось с тем лордом-отшельником, которого мы когда-то считали таким прекрасным и многообещающим молодым человеком?». Ей безумно захотелось доказать обратное.
– Я не знаю, где здесь отправная точка, – произнесла она. – Вы должны доверять людям или в конце концов превратитесь в нелюдима. Кто-то должен вас получше узнать, милорд, хоть вы этого совсем не хотите. Могли бы рассказать Джеку обо всем произошедшем с вами в Индии – он ваш друг, вам нужно с кем-то поделиться. Моя мать и братья проявляют к вам искреннее участие, тогда как вы прячетесь в своем замке, словно никому в мире нет до вас никакого дела. Раньше вы не были таким затворником, а Джека и Рича считали своими лучшими друзьями. Может, для Фортинов дружба мало что значит, но для Сиборнов дружба значит многое.
– А что я значу для вас, мисс Сиборн? Ведь себя вы исключили из списка моих друзей и доброжелателей, – мягко поинтересовался он.
В замкнутой комнате внезапно упало молчание, но оно не было каменно-неподвижным: его переполняли вопросы и ответы, которые она не осмеливалась произнести вслух.
– Для меня вы безмерно таинственный человек с противоречивым нравом, милорд, – принужденно легкомысленно отшутилась она.
– Вы для меня тоже, мисс Сиборн, – мрачно ответил он.
– Я?! – вскрикнула Персефона и в шоке осознала: ей очень хочется, чтобы божественно прекрасный Алекс Фортин, превратившийся теперь в отчужденного графа, счел ее не закрытой книгой и злобной стервой, а совсем-совсем другим человеком.
– Вы – богиня Персефона, – неумолимо подтвердил тот, пристально глядя в ее глаза.
– Я полагала, вы ко мне совершенно равнодушны, – с запинкой выдавила она.
– Это невозможно. Ни один мужчина, в чьих жилах еще кипит кровь, не может оставаться равнодушным к Персефоне, столь прекрасной богине.
