Маргарет Джордж - Дневники Клеопатры. Книга 2. Царица поверженная
Он лишь печально покачал головой.
— Почему, Долабелла? — спросила я. — Что-то случилось?
Молодой человек выглядел встревоженным.
Он сделал несколько нервных шагов по комнате, а потом неожиданно опустился передо мной на одно колено, взял меня за руку и, глядя на меня с мольбой, сказал:
— Госпожа моя, царица! Надеюсь, ты поверишь мне. За несколько дней, что я служу твоим стражем, я проникся к тебе… глубоким уважением и симпатией.
К чему это он?
— Что ты хочешь сообщить? — спросила я.
Спросила со страхом, ибо, судя по искаженному мукой лицу, он собирался сказать нечто весьма серьезное. И явно не хотел лгать.
— Мне удалось подслушать, как император излагает свои планы. В ближайшие три дня он намерен покинуть Александрию и вернуться в Рим через Сирию, — произнес Долабелла, понизив голос.
— А что будет с нами? Что он решил?
Голос его стал еще тише. Он не хотел, чтобы кто-то, кроме меня, услышал его слова.
— Тебя, царица, посадят на корабль и отправят в Рим.
Так скоро! Осталось лишь три дня!
— А там… что будет со мной там?
Долабелла набрал воздуху, собираясь с силами.
— Он хочет провести меня по улицам в своем триумфе, — ответила я за него. — Не бойся сказать то, что я и так знаю. Ты уверен насчет его планов?
— Полностью. Он задумал грандиозные празднества. Три триумфа подряд — один в честь Иллирии, один в честь Актия и последний в ознаменование захвата Египта. Ты должна стать украшением праздника, его главным трофеем…
— Ну конечно, я ведь могу сыграть двойную роль, принять участие в двух шествиях. Ведь он уверяет, что с гражданскими войнами давно покончено, а при Актии римляне сражались не против римлян, а против египтян, — проговорила я с горькой иронией.
— Да, возможно, тебе придется принять участие в обоих шествиях, — печально признал Долабелла.
— Спасибо за предупреждение.
Итак, три дня!
— Жаль, что мне пришлось сказать это, но я подумал, что оставить тебя в неведении жестоко и несправедливо.
— Да. Спасибо за то, что ты это понял.
Три дня!
— Если я могу что-то сделать…
— Да, есть кое-что. Я намерена обратиться к Октавиану с письменным прошением, а тебя попрошу передать его и постараться убедить выполнить то, о чем я прошу. Для меня это очень важно, жизненно важно.
Со странным спокойствием я направилась к письменному столу, расправила папирус и принялась подбирать нужные слова. Времени у меня было очень мало. Бдительность стражи необходимо усыпить, как и бдительность Октавиана. Караульные должны ослабить надзор.
Великому императору Цезарю привет.
Молю тебя в твоем божественном милосердии позволить мне устроить жертвоприношение у гроба моего мужа, а также, в соответствии с древним обычаем Египта, свершить в усыпальнице поминальную тризну. Без этого его дух не обретет покоя.
Я вручила записку Долабелле, который внимательно прочитал ее и кивнул.
— Я сделаю все, что в моих силах, госпожа.
— Это очень важно для меня. Я не могу отплыть, не сотворив последнего обряда. Он не может быть настолько жестоким, чтобы отказать в этом. Тем более я никуда не денусь: солдаты проводят меня до самого мавзолея.
Именно «до мавзолея» — внутрь они не войдут. Будут охранять вход и, разумеется, проверять приносимую туда пищу. А то, от чего они обязаны меня оградить, уже дожидается меня внутри.
Пусть же корзина пока постоит там, где ее спрятали.
— Это печальная обязанность, госпожа, но я еще раз обещаю сделать все, что в моих силах.
— Тебе не следует печалиться. Я сама довела себя до нынешнего положения, твоей вины тут нет. Напротив, — я коснулась его руки, — твоя доброта помогла мне легче переносить мою участь. А теперь иди, выполни мою просьбу.
Он кивнул, потом быстро повернулся и ушел.
Так мало времени! Я спешно призывала друзей — ибо эти люди были моими друзьями, а не просто свитой — обратно в комнату. Предстоящее не было тайной ни для кого из них, кроме Олимпия. (Прости, мой друг!) С ним мне следовало проявлять осторожность.
— Ну, что там? — осведомился Мардиан.
Его обычно невозмутимый голос звучал взволнованно. Следом за ним в комнату вошли остальные.
— Долабелла оказал мне любезность: он сообщил о намерении Октавиана посадить меня на корабль и отправить в Рим. Для участия в его триумфе.
«О боги! — про себя взмолилась я. — Только бы никаких бессмысленных воплей ужаса и негодования!»
Боги мне вняли: мои спутники восприняли известие с суровым спокойствием, ограничившись понимающими кивками.
— Мы тебя подготовим, — промолвила Хармиона.
Все поняли, что она имела в виду. Все, кроме Олимпия.
— Сам Октавиан не любит моря, он отправится в Рим по суше, — продолжила я, думая о том, что однажды я уже совершила морское путешествие навстречу другой судьбе. Повторять этот путь теперь я не намерена. — Если мы уедем одновременно, я вполне могу прибыть в Рим раньше его.
— А когда намечается отъезд? — осведомилась Хармиона.
— Через три дня, — ответила я и повернулась к Олимпию. — Друг мой, теперь я попрошу тебя вернуться домой к жене. Ты единственный из нас, у кого есть семья за пределами дворца. Пожалуйста, иди. Для меня ты уже сделал все возможное — видишь, как все зажило?
— Нет, я останусь рядом с тобой, пока корабль не поднимет паруса, — попытался возразить он.
— Ничего подобного! Или ты забыл, что я дала тебе поручение? Сейчас важно, чтобы ты покинул нас и держался по возможности подальше. Свитки уже у тебя, кроме последнего, который я дописываю и закончу до своего отъезда. Будь готов явиться за ним и присоединить его к остальным: он будет там же, где прочие мои вещи. Я оставлю письменное распоряжение, чтобы тебя к ним допустили. Римляне выполнят мою волю. Выполни и ты свое обещание. Помни — Филы и Мероэ! Я полагаюсь на тебя.
Он схватил меня за руки и сжал их с такой силой, что мне стало больно.
— Я не могу просто уйти, покинуть дворец и вернуться в Мусейон!
Я глубоко заглянула ему в глаза, чтобы он не только услышал, но и прочувствовал мой приказ.
— Ты должен. — Я помедлила и добавила: — Твои здешние обязанности выполнены. Но твой долг передо мной — нет. Не подведи меня.
— Неужели вот так просто все закончится? — горько спросил Олимпий.
— А по-твоему, будет лучше, если мы станем себя мучить?
Он выпустил мои руки, еще некоторое время не сводил с меня своего ястребиного взгляда, но потом что-то в нем надломилось, он подался вперед, обнял и поцеловал меня. Его щеки были мокрые.
