Барбара Картленд - Любовь и колдовство
Ей ничего не оставалось, как смотреть на незнакомого мужчину полными страха глазами.
— Пожалуйста, помогите мне, — повторил Андре как можно мягче.
— Как я могу вам помочь? — в полном недоумении отозвалась монахиня.
— Видите ли, меня зовут Андре де Вилларе, я приехал сюда по важному делу.
Андре заметил, что девушка побледнела. Он представил себе, как сжалось ее сердце, когда она услышала фамилию своих погибших родителей.
— Но все де Вилларе умерли, — чуть слышно сказала монахиня.
— Граф Филипп де Вилларе был моим отцом, — сказал Андре.
Ему было стыдно за эту вынужденную ложь, однако только так он мог привлечь внимание девушки. В конце концов, он был не вправе удерживать ее возле себя силой.
Ресницы прекрасной монахини вздрогнули, отбросив тень на нежные щеки. Сообщение Андре явно достигло цели.
Не желая волновать собеседницу, он добавил:
— Впрочем, это не имеет значения. Видите ли, я уверен, что, кроме вас, здесь не найдется никого, к кому бы я мог обратиться со своей просьбой. Поэтому мне остается положиться на вашу доброту. Пожалуйста, выслушайте меня!
— Но чего вы от меня хотите?
— Давайте присядем, и я вам все подробно расскажу. Девушка явно колебалась. Андре внимательно наблюдал за ней и видел, что ее лицо отражало скрытую душевную борьбу. По всей вероятности, в этот момент вместо недоверия и испуга в ее сердце проснулось более теплое, доброжелательное чувство к Андре. У монахини не было оснований верить словам незнакомого мулата, тем не менее страх перед ним отступил помимо ее воли.
Андре указал на скамью, на которой накануне сидел с матерью-настоятельницей.
Он решительно сел, положив шляпу на колени, и после секундного колебания монахиня также опустилась на скамью, стараясь держаться как можно дальше от него. Андре заметил, что ее изящные ручки сжаты в кулачки, очевидно, таким образом она старалась скрыть волнение.
— Я приехал сюда несколько дней назад из Порт-о-Пренса и остановился в доме де Вилларе, — начал Андре.
Он помолчал, наблюдая за реакцией собеседницы. Та молчала, однако было ясно, что ее заинтересовал рассказ незнакомца.
— Мне приходилось слышать, как красив был этот дом при отце. И плантация в свое время процветала. Как горько видеть, в какое запустение все пришло теперь. Голые стены, разграбленная мебель, выломанные полы. Кругом разрушение и пустота…
Он помолчал, взглянул на свою собеседницу.
— А плантация? — продолжал Андре. — Все пропадает, гибнет, и никому нет до этого дела.
Он вздохнул, монахиня тоже тихо вздохнула, — Увидев вас в лесу, я был поражен. Во-первых, мне было странно столкнуться в этой глуши с белой женщиной. Во-вторых, я никогда не видел, чтобы птицы так доверяли человеку.
Припоминая, что ему доводилось читать про святого Франциска, Андре добавил;
— Они слетаются к вам прямо как к святому Франциску. А как вас зовут? Может быть, теперь он воплотился в женщину?
Андре очень хотелось завоевать доверие девушки. Однако он опасался, что такая шутка может показаться ей святотатством.
Но монахиня, очевидно, не усмотрела в словах Андре ничего дурного. Помедлив, девушка наконец промолвила тихим, мелодичным голосом:
— Меня зовут сестра Девоте.
— Красивое имя! — заметил Андре, — А как вам удалось приручить птичек, сестра Девоте? Я ведь видел, что они без опаски садились к вам на руки и на плечи.
Откровенно говоря, в этот момент доверчивые птицы мало интересовали Андре. Он задал свой вопрос машинально, чтобы не прекращать едва завязавшуюся беседу. В душе он был страшно разочарован. Весь его план рушился. Ведь Андре был почти уверен, что разговаривает с Саоной.
Монахиня ответила:
— Птицы знают, что… я их люблю. И потом — я ведь их кормлю. Разумеется, в этих местах от голода не пропадешь. Но они очень ленивые создания и с удовольствием принимают мое угощение.
— Знаете, это удивительное по красоте зрелище. Как жаль, что в отличие от вашей подруги я не художник. Я обязательно написал бы картину и назвал бы ее «Святая Девоте кормит птиц».
Монахиня улыбнулась, отчего сделалась еще прекраснее.
— Что вы, что вы, — смущенно пробормотала она. — Я никакая не святая. Наша настоятельница была бы поражена, если бы кто-то из сестер вдруг объявил себя святой.
— Ну ладно, тогда я назвал бы вас повелительницей птиц. А ведь я знаю вашу настоятельницу, — заметил Андре. — Мы разговаривали с ней вчера. И она сказала мне, что сестры нашли здесь безопасный приют, после того как им пришлось покинуть северные провинции.
Лицо монахини приняло странное выражение. Андре не знал, какие воспоминания проплывают перед ее мысленным взором. Ясно было одно: на душе у нее было печально.
Совладав с охватившим ее волнением, монахиня медленно сказала:
— Вы так и не объяснили, чем же я могу вам помочь.
— А вы готовы это сделать? — быстро спросил Андре.
— Пока не знаю. Это зависит от того, что вам нужно. Андре показалось, что монахиня вновь испугалась. Он встал и медленно, торжественно произнес:
— Позвольте мне дать вам обещание перед алтарем. Клянусь, что я не сделаю ничего, что огорчит вас или причинит вред вам или сестрам.
Помолчав, монахиня сказала:
— Я хотела бы вам поверить… Но мне кажется неудобным разговаривать здесь с вами наедине.
— Ну какое это имеет значение? — возразил Андре. — Через несколько минут сюда вернется другая сестра. Так что вам нечего смущаться. В том, чтобы разговаривать наедине с мужчиной в церковных стенах, нет ничего неприличного.
Про себя он добавил: «Кто лучше, чем бог, присмотрит за нашим поведением?»
Однако, чтобы не смутить девушку еще больше, он не решился произнести эту фразу вслух.
— Я приехал в родовое гнездо де Вилларе, так как имею основания предполагать, что граф спрятал здесь часть своего имущества, которое теперь по праву наследования принадлежит мне.
— Но дом — пуст, — возразила монахиня. — Они унесли все после того… — Ее голос пресекся. — После того, как они убили всех де Вилларе, — одним духом, в явном волнении закончила фразу монахиня.
Андре показалось, будто ее чувства находятся в таком смятении потому, что эти события как-то связаны с ее собственной судьбой.
Впрочем, судя по тому, как девушка разговаривала с птичками, у нее была нежная, отзывчивая душа. Возможно, упоминание о человеческой смерти и насилии всегда вызывало у нее душевный трепет.
Словно прочитав его мысли, монахиня продолжала:
— Я знаю все это по чужим рассказам. А мы, то есть все сестры, бежали в лес. Но до нас доносились крики истязаемых, шум борьбы. Это было страшно… Ужасно…
