Джоанна Мэйкпис - Баронесса де Тревиль
Его губы сомкнулись на ее губах, и она получила такой жаркий поцелуй, о котором мечтала с тех пор, как в ней начала пробуждаться женщина.
Когда наконец он проник в ее плоть, Гизела ощутила боль, но он подождал, когда она придет в себя. Шквал собственной страсти захлестнул ее, и она испытала неожиданное и неописуемое наслаждение.
Ален довольно засмеялся, а она застенчиво отвернулась. Он взял своими длинными сильными пальцами ее подбородок и зашептал:
— Cherie, я был прав — у тебя страстная натура, но я думал, что тебе понадобится гораздо больше времени, чтобы научиться искусству любви.
К собственному стыду и ужасу, Гизеле хотелось, чтобы их соитие повторилось. Куда подевалась решимость не отвечать на его ласки? Он опять вознесет ее к вершинам наслаждения? А ведь именно этого она и не ожидала. Огонь объял ее тело, и она уже страстно жаждала его ласк.
Ален де Тревиль, этот властный хозяин, почти деспот, лежал подле нее уставший. Он спал, не выпуская ее из своих объятий. Гизела, склонив набок голову, смотрела, как ритмично поднимается и опускается во сне его грудь.
Она почувствовала нежность к нему и подумала, что, возможно, ее жизнь в Элистоуне не будет такой уж безрадостной. Олдит говорила правду — эта ночь может повлиять на всю ее жизнь.
Во всяком случае, она всегда будет благодарна мужу за то, что он не унизил ее и не причинил излишней боли, хотя мог это сделать.
Глава шестая
Гизела стояла на коленях у могилы Кенрика, и слезы капали на мраморную надгробную плиту. Скоро искусный скульптор, приглашенный из западных графств, сделает статую молодого лорда, так рано ушедшего из жизни.
У Гизелы все не хватало смелости прийти сюда. Уважая желание леди Идгит, она не была на похоронах, а поскольку Ален де Тревиль заявил, что видел ее с Кенриком в лесу, Гизела боялась прогневить мужа и не приближалась к церкви. Наконец сегодня, удостоверившись, что лорд Ален уехал, она пришла сюда вместе с Олдит.
— Кенрик, — с рыданиями шептала Гизела, — мой дорогой, я никогда тебя не забуду. Я так тебя любила и всегда буду помнить о тех счастливых днях, что мы провели вместе. Теперь я замужем, и мой долг — быть верной мужу. Может быть, со временем… я полюблю его…
Смутившись, она умолкла. Как странно и дурно она поступает, делясь сокровенными мыслями с тенью человека, который всю жизнь был ее другом. Неужели она предала прежнюю любовь? Гизела стала молиться о том, чтобы Кенрик понял ее и не осуждал.
Дни после свадьбы были полны дел: наступало Рождество. Предпраздничная суматоха не тяготила Гизелу, скорее наоборот, отвлекала от противоречивых мыслей о муже.
Она была уверена, что на следующее утро после свадьбы Ален де Тревиль встанет рано и отправится куда-нибудь верхом, оставив ее одну привыкать к новому для нее положению жены. Когда Гизела проснулась, барона действительно не было. В щели ставен пробивались лучи зимнего солнца. Она приподнялась и сонными глазами уставилась на то место, где совсем недавно лежал ее муж. Ей не хватало тепла его тела, но в то же время хотелось побыть одной.
Появившаяся Олдит, увидев запачканное кровью белье на постели, радостно сообщила Гизеле, что теперь она настоящая жена и хозяйка Элистоуна. Гизела густо покраснела и отвернулась.
— Все было… очень хорошо, — наконец призналась она своей бывшей кормилице. — А что, мой муж уже уехал из замка?
— Нет-нет, госпожа! — засмеялась Олдит. — Неужели он мог оставить свою новобрачную в первое же утро семейной жизни? Он подгоняет слуг, чтобы они поскорее приготовили завтрак и убрались из зала. Он хочет поесть с вами наедине.
Гизела охнула. Она-то мечтала побыть одной!
— Он ждет меня в зале?
Олдит кивнула и приготовила своей госпоже воду для умывания, затем разложила на постели утренний туалет.
— Где Хереуард? — поинтересовалась Гизела.
— Его забрал во двор Сигурд, так как Юон был занят.
Гизела поспешно спустилась вниз. Ей не хотелось заставлять мужа ждать.
Барон оделся, как и она, попроще — в темно-коричневую шерстяную тунику и в серые штаны. Кольчугу он не надел — значит, не торопится уходить. Его темные волосы были еще влажные после мытья, а лицо свежевыбрито.
Увидев Гизелу, он встал.
— Иди к огню. Сегодня очень холодно.
Она уселась рядом с ним у очага за небольшой стол.
— Я ушел, когда ты еще спала, надо было кое-что обсудить с сенешалем.
Гизела застенчиво взглянула сначала на него, а затем на стол, ломившийся от снеди. Здесь были белые булки, холодные закуски, сыр, сметана, эль и даже яблоки последнего урожая. Появилась служанка с подносом, на котором дымилась в мисках овсяная каша.
— Я не смогу всего даже попробовать, — сказала изумленная Гизела, и барон засмеялся.
— Тебе так только кажется.
Ален посолил кашу и стал уплетать за обе щеки. Он указал на солонку, украшавшую их праздничный стол, и пояснил:
— Свадебный подарок от судьи графства.
— Какая красивая! — вежливо ответила она, но барон лишь пожал плечами.
— Лучше бы подарили ящик со стрелами!
На это Гизела ничего не ответила и тоже начала есть кашу, полив ее медом. Она и не подозревала, насколько голодна, и с аппетитом съела кашу, хлеб с мясом и даже сморщенное яблоко. Ален наблюдал за ней, попивая эль, а когда она вытерла пальцы салфеткой и откинулась на спинку кресла, одобрительно улыбнулся.
— Что я тебе говорил?
— Но я почти ничего не ела во время свадебного пиршества. Я…
— …очень волновалась, — закончил за нее он. — Тебе нечего меня бояться, если ты не…
— Не ослушаюсь тебя?
Он отрицательно покачал головой.
— Зная твой характер, уверен, что это все равно произойдет. Я имел в виду другое.
— Ты считаешь, что я могу… предать тебя? — Голубые глаза Гизелы засверкали от негодования.
— Я знаю только, что ты меня не любишь.
— Тем не менее я постараюсь стать тебе хорошей женой.
— Это не одно и то же. Однако… — Он встал, подошел к нише в стене и вынул обернутый в холст сверток.
— Это — в знак признательности… за прошлую ночь.
Гизела залилась краской. Он делал ей традиционный утренний подарок мужа жене удовлетворившей его в брачную ночь. Дрожащими пальцами она развязала ленту на свертке. На дорогом темно-желтом бархате лежало массивное ожерелье с изящным старинным узором. Гизела лишь слыхала, что такие украшения прежде носила саксонская знать, но сама ничего подобного никогда не видела.
— Это старинная и очень красивая вещь, — с восторгом вымолвила Гизела, дотронувшись до ожерелья.
