Сара Линдсей - Обещай мне эту ночь
— Пойдем, дорогая, — сказал он, подхватив Иззи на руки.
Ласковые слова, так бездумно произнесенные Джеймсом, вывели Изабеллу из прострации. Она начала извиваться, вырываться из его рук, пока он не поставил ее на ноги. Она отступила назад к стене, устремив на Джеймса обличительный взгляд, в то же время полный желания. Она долго смотрела на него так, потом не выдержала, отвернулась, судорожно вздохнув, и прислонилась головой к стене, явно измученная испытаниями, выпавшими в этот день на ее долю.
Джеймс, подбоченившись, сердито смотрел в спину Изабелле. Будь оно все проклято! Он тоже устал, промок и замерз. К тому же его терзало чувство вины, а также еще целый букет эмоций, в которых он не склонен был разбираться, но твердо знал, что точно не хочет их испытывать. Джеймс подошел к девушке и положил руку на ее влажное поникшее плечо. Ощутив, как она вздрогнула от его прикосновения, он внутренне ощетинился, стараясь отгородиться от боли, которую причинило ему это открытие.
— Иззи, ты промокла до мозга костей. Послушай, я знаю, что не очень нравлюсь тебе сейчас, но ты должна позволить мне отвести тебя домой. — Она ничего не ответила, и Джеймс сердито сжал челюсти. — Ну что ж, если на то пошло, я на руках отнесу тебя в этот чертов дом.
Он попытался поднять ее, но Изабелла увернулась.
— Нет, нет! Я никуда не пойду с тобой! — вскрикнула она.
— Ради всего святого, Изабелла, ты окоченела! У тебя зубы стучат, словно испанские кастаньеты. Ты заболеешь, и меня будут мучить угрызения совести. Ну, давай же, пойдем домой, где…
— Угрызения совести? — Она гневно посмотрела на него. — У тебя нет совести! У тебя нет сердца! — Она ударила его.
— Довольно! — рявкнул Джеймс.
— У тебя нет сердца, потому что люди с сердцем нуждаются в других людях, любят других людей. Но не ты. Не Джеймс Шеффилд. — Он сделал движение в ее сторону, но она отступила, вытирая слезы, струившиеся по ее щекам.
— Нет, ты такой независимый. Самодостаточный. Мужчина. Ты нужен мне, — задыхаясь, вымолвила она, — но тебе ничего не нужно. Ты просто…
— Я сказал, довольно, черт тебя возьми! — Он рванулся к ней и обхватил ее руками. Его пальцы вцепились в ее спутанные мокрые волосы, удерживая голову неподвижно. Прижавшись щекой к ее виску, он ощущал ее горячее неровное дыхание на своей шее. — Ты думаешь, я не хочу тебя? — с недоверием спросил он. — Ты думаешь, я не хочу тебя?!
Тогда почему?
Он не стал притворяться, будто не понял. Она хотела знать, почему он отказывается жениться на ней.
— Все очень сложно, запутанно.
Она недоверчиво приподняла бровь. Значит, придется ей рассказать. Ему следовало бы догадаться. С ней всегда так — или все, или ничего.
— Можем мы по крайней мере поговорить об этом, когда согреемся и обсохнем? — спросил он.
Она снова приподняла бровь, что, очевидно, означало «нет». Проклятие! К счастью, в домике имелся камин и запас сухих дров. Слава Богу, потому что ему не удалось бы раздобыть и сухого листочка под таким затяжным ливнем. Джеймс вздохнул и начал искать кусочек кремня и трутницу. Несколько минут молчаливого поиска увенчались успехом, и он принялся разжигать огонь. Вскоре жаркое пламя весело полыхало в камине. Джеймс сбросил сюртук и жилет, когда занимался камином, а теперь начал расстегивать рубашку.
— Что ты делаешь? — вскрикнула Изабелла.
— А на что это похоже? Будь я проклят, если буду сидеть здесь в этой мокрой одежде. И будь я проклят, если позволю тебе оставаться в этом промокшем платье. Сними его! — Джеймс сел на пол и принялся стягивать сапоги.
— Что ты делаешь?
Он посмотрел на нее:
— Тебе помочь?
— Нет! Я… я не стану его снимать!
— Черта с два! — Джеймса ничуть не беспокоило, что рядом с ним леди. Последний рывок, и второй сапог отлетел в сторону. — Сейчас же сними эту мокрую одежду, или я сделаю это за тебя. — Он порылся в старом сундуке и вытащил несколько лоскутных одеял. Одно он бросил ей. — Можешь прикрыться этим.
Повернувшись к девушке спиной, он слышал, как мокрая одежда шлепалась на пол с чавкающим звуком. Потом наступила тишина.
О Боже всемогущий, она была обнаженной!
Джеймс оставался в своих мокрых брюках из соображений благопристойности — хотя о какой пристойности можно было вести речь в этой абсолютно неприличной ситуации, — но даже леденящая ткань не могла заглушить реакцию его тела при мысли, что обнаженная Изабелла находится всего в одном шаге от него.
Проклятие, проклятие и еще раз проклятие!
— Теперь можешь повернуться.
Так он и сделал. Иззи сидела спиной к огню, завернувшись в широкое одеяло. Видна была только голова. Даже пальчика на ноге нельзя было разглядеть. Вид ее ножки мог бы вывести его за грань, и он набросился бы на нее. Джеймс посмотрел на свои босые ноги, затем снова на девушку. Господи, до чего же она прекрасна!
Отблески пламени играли на ее ниспадавших на плечи светлых волосах, сверкавших, как отполированное золото. В теплом свете, распространявшемся от огня, лицо ее словно испускало божественное сияние, придавая ей сходство с мадонной эпохи Возрождения. Джеймс ощутил болезненный спазм в груди.
Он заставил себя вернуться к насущной проблеме.
— Я должен тебе объяснить, почему я сказал… то, что сказал. — Он не захотел повторять те обидные слова, зная, что ей неприятно их слышать. — Тут дело не в тебе. Только во мне.
Она рассмеялась:
— Весьма оригинально.
— Я совсем не хотел тебя обидеть, Иззи.
— Ты почерпнул это в какой-то книге?
— Я говорю тебе правду. Дело не в тебе. Я давно принял решение никогда не жениться.
— Это очень удобное решение, — произнесла Иззи с сарказмом.
Забавно, но тело его вовсе не находило это удобным, поскольку он не мог овладеть ею без женитьбы, хотя стоило только сдернуть одеяло, и она предстала бы перед ним нагой. Лучше об этом не думать, напомнил он себе. Ему необходимо объяснить Иззи, почему он не собирается — не может — на ней жениться. Она заслуживает того, чтобы знать правду.
Трудность состояла в том, что он сомневался, что сумеет рассказать ей эту правду. Как сможет он объяснить ей свои страхи, ей, выросшей в такой большой, любящей, полной семье? Она не знает, до чего может довести мужчину невозвратимая потеря, и он надеялся, что никогда не узнает. Но сам он знал. Слишком хорошо знал это и дал себе клятву никогда не подставлять себя под удар.
Потому что он знал, чем все это кончается. В глубине души Джеймс сознавал, что во всех отношениях он сын своего отца. Магистрат посчитал смерть его отца несчастным случаем, трагическим падением с лестницы. Но Джеймс знал, правду. Это не был несчастный случай. Отец хотел умереть, и не важно, как это выглядело для остальных, Джеймс был уверен, что отец нарочно бросился вниз с лестничной площадки, как если бы пустил себе пулю в лоб.
