Барбара Картленд - Английская мадонна
Потом этот разговор как-то забылся, а теперь она вспомнила, глядя на леди Шейлу с ее мешочком. Закончив пудрить лицо, та лизнула кончик пальца и удалила излишки пудры, которые могли прилипнуть к ресницам. И, поправив изумруды на шее, леди Шейла с довольным видом отошла от зеркала.
Теодоре показалось невежливым и дальше молчать, она подождала, пока леди Шейла приняла элегантную позу на атласном диване и расправила тяжелые складки подола, и лишь затем спросила, присев рядом:
— Вы с мужем часто гостите в этом чудесном замке?
К ее удивлению, леди Шейла враждебно уставилась на нее, и ответ ее был таков:
— Видите ли, это совершенно неуместно — задавать такие бесцеремонные вопросы, и если только вы не толстокожая, как носорог, то должны понимать: вам положено ужинать у себя в комнате, а не навязывать приличным людям свое общество!
Атака была столь неожиданной, что Теодора шумно глотнула воздуха и замерла. Слова, какими она могла бы дать отпор заносчивой фурии, не приходили ей в голову.
— Более того, — продолжила леди Шейла, — на вашем месте я бы не решилась являться к ужину в таком наряде, словно прямиком из Ноева ковчега!
То, как она это сказала, не только удивило Теодору, но и своими ядом и злобой как будто обезобразило ту красавицу, какой леди Шейла показалась ей, когда она впервые ее увидела.
В голове Теодоры вихрем пронеслись возможные столь же язвительные ответы. Но, будучи уверенной, что ее мать вела бы себя со спокойным достоинством, столкнувшись с подобным вульгарным выпадом, Теодора встала на ноги.
Напряженной, но неторопливой походкой она подошла к ближайшей картине и углубилась в ее разглядывание, будто рядом с ней никого нет. Сердце бешено колотилось, губы пересохли, какое-то время она различала лишь размытые цвета и обнаженные тела.
Теодора всеми силами удерживала себя от того, чтобы испугаться этой агрессивной женщины, которая, она была в этом уверена, сейчас уставилась ей в спину. Фрагонар! Сознание наконец зафиксировало, что картина написана Фрагонаром и что это «Купальщицы», один из его шедевров — тех, что ей так хотелось увидеть. И вот — увидела, но в какой обстановке… Впрочем, для нее важен лишь факт, что перед ней — Фрагонар.
Она сосредоточилась на изысканной палитре красок обнаженной плоти, на том восхищении, который сумел передать Фрагонар, изображая лица купальщиц — они плескались в воде и смеялись. Мастерская работа!
Теодора не проронила ни слова, и в комнате воцарилось молчание до тех пор, пока не открылась дверь и не вошли мужчины. Отца вместе с ними она не увидела, и, поскольку девушка смотрела на дверь, ожидая его появления, граф подошел к ней.
— Ваш отец, мисс Колвин, — сказал он, — немного устал, и ему показалось разумным отправиться в постель, но я надеюсь, что вы останетесь и побеседуете с нами.
— Нет… я должна… пойти… к папе, — быстро проговорила Теодора. — Благодарю вас за восхитительный ужин, милорд!
И она поспешно устремилась вон. Но граф пошел рядом с ней и, когда они были уже у самых дверей, сказал:
— Убежден, за вашим отцом прекрасно присмотрит его слуга. Вы уверены, что хотите покинуть нас?
Теодора невольно взглянула туда, откуда послышался вызывающий смех леди Шейлы.
— Вполне… уверена!
— Понимаю, — ответил ей граф, — а завтра утром мы побеседуем наедине.
— Да… прошу вас, — взмолилась Теодора. — Это очень… важно!
Граф улыбнулся. Беглянка сделала реверанс и устремилась через холл наверх.
Отец, как она и предполагала, был на грани полного изнеможения. Он сидел в кресле, Джим раздевал хозяина. Теодора молча принялась ему помогать. Лишь когда они уложили беднягу в кровать, он прислонился спиной к мягким подушкам и сказал:
— Со мной… все будет в порядке… завтра.
— Да, конечно, папа, — заверила Теодора.
Разумеется, он взбудоражен беседой и бренди, но в его состоянии было рано «брать такой вес». Через несколько минут отец забылся беспокойным сном, и Теодора вслед за Джимом вышла из комнаты.
Помедлив в коридоре, Джим заговорил с ней:
— Не беспокойтесь, мисс Теодора! Хозяин сегодня перенапряг силы, но он быстро придет в себя в таком уютном месте, как это.
— Надеюсь, ты прав, Джим.
— Конечно прав! — решительно подтвердил Джим. — Но если хозяин послушается моих советов, завтра он останется все же в постели.
Теодора обеспокоилась:
— А всем остальным обитателям замка это не покажется странным?
— Какая разница, что кому покажется? — резко возразил Джим. — Им мастер нужен в здравом рассудке, так ведь? Ну, тогда придется подождать, покуда он будет готов приступить к работе, и нечего спорить!
Теодора не могла удержать улыбки: Джим всегда особенно петушился, когда речь заходила о здоровье ее отца.
— Нам нужно просто подождать и посмотреть, как папа будет себя чувствовать, — сказала она.
— Вы видели студию, которую для него приготовили? — спросил между тем Джим.
— Нет, — встрепенулась Теодора. — Где она?
Джим прошел немного дальше по коридору и открыл какую-то дверь.
Это была, очевидно, комната, в которой она и отец, по замыслу пригласившего их хозяина замка, должны были ужинать: в канделябрах горели свечи, на одном из столов стояла масляная лампа.
Комната была очень странная. Она была почти круглой формы, и Теодора сразу же поняла, что помещение, видимо, находится в башне — возможно, в изначальной нормандской башне, которая дала зданию его имя.
Что еще более странно, хотя в комнате было два длинных узких окошка, которые могли быть расширенными бойницами, с северной стороны находилось большое окно, удивительно большое для этой комнаты.
Теодора в недоумении уставилась на него, и Джим с ухмылкой поведал:
— Один из слуг сказал мне, что эта комната — они ее называют «Та самая студия» — была построена для тетки старого графа, которая любила развлекаться с кистью, а после нее довольно многие художники именно в этой комнате писали портреты членов семьи.
— Как интересно! — воскликнула Теодора. — Нужно будет завтра расспросить кого-нибудь, кто были эти художники. Знаю, что это заинтересует папу.
— О! Вам понарасскажут всякого и немало, — кивнул Джим. — О картинах тут все говорят так, будто они с небес свалились. Можно подумать, ни у кого в мире никогда не было картин.
Теодору это рассмешило.
Она знала, что Джим, как и ее отец, отстаивал свои права перед другими и был решительно настроен не примиряться с насмешками.
— Что ж, нам осталось лишь подождать, что папа скажет про коллекцию Хэвершема, — сказала девушка, — и если мы обнаружим, что она не так хороша, как предполагалось, мы уж точно сможем посмеяться. Хорошо смеется тот, кто смеется последним…
