Шеннон Дрейк - Тристан и Женевьева (Среди роз)
Ему на самом деле ничего не нужно из всего этого, он не хотел покорять этих людей, он не хотел смертей, ему не нужна эта чертова война! Внезапно Тристан осознал, насколько ему нравится замок Эденби! Он ведь никогда не сможет вернуться в свое поместье Бэдфорт Хит, туда, где все напоминает о смерти его бедной жены и всех близких.
Именно поэтому этот великолепный замок, расположенный в дикой и пустынной местности, должен стать для него наградой, прибежищем, домом. Он может жить здесь. Может быть, он даже найдет здесь покой и мир, если так будет угодно Богу.
У Тристана не было и тени сомнения в том, что Генрих Тюдор выиграет предстоящее сражение. Он был уверен так же в том, что жители замка не будут питать к нему ненависти слишком долго. У людей есть необыкновенное свойство приспосабливаться к новым обстоятельствам. Ведь граф де ла Тер не убивал Эдгара Эденби, тот погиб в сражении, отстаивая собственные убеждения. Это заслуживает только уважения. Ну, а что касается его дочери…
Тристан сжал зубы и, обернувшись, с нескрываемой неприязнью внимательно посмотрел на женщину, тихо стоявшую у него за спиной. Ее взгляд сулил непокорность и долгую борьбу, вряд ли она когда-нибудь изменит свое отношение к нему.
О, эти серебряные глаза! О, этот волнующий нежный голос! Эти сладкие губы, произносящие слова, каждое из которых подобно остро отточенному клинку.
Да, она необычайно красива и двигается с неописуемой грацией. Девушка не завязывала свои волосы, и они ниспадали вдоль спины золотым дождем, такие прекрасные что, ему страстно хотелось прикоснуться к ним, вдохнуть их аромат… Но Тристан отчетливо понимал, что никогда не сможет доверять Женевьеве, она ненавидит его. Сейчас он машинально отметил про себя напряженность ее позы, то, как она сжала пальцы, даже суставы побелели, очевидно, она нервничает. Но все же она высоко держала голову и, казалось, что ее гордость и честь вовсе не затронуты…
Языки пламени в камине отбрасывали блики на ее удивительные глаза с потрясающе длинными ресницами, светлая чистая кожа теперь была тронута легким румянцем. Несмотря на состояние бурного гнева, бушевавшего у нее внутри, Женевьева прекрасно отдавала себе отчет в происходящем, и старалась скрыть свое состояние от проницательного взгляда Тристана.
А ему ужасно хотелось сделать что-то такое, что бы потушив в ее глазах этот холодный огонь презрения и жгучей неприязни, сжать девушку в своих объятиях нежно и страстно. Но в то же самое время он испытывал едва преодолимое желание ударить ее, чтобы усмирить ее гордость, сломить ее, покорить… Хотелось вкусить плода этой неописуемой красоты, забыть свою боль, зажечь свое сердце огнем плотской страсти… Хотелось открыть в ней, то, что, как он знал, должно быть спрятанным в самой глубине ее сознания, пробудить в ней своими прикосновениями страстную и пылкую женщину.
«Жаль, что ей невозможно довериться, – подумал Тристан с горечью, – жаль, что она скрывает какой-то замысел, жаль, что она явно неискренна. Надо было предупредить Джона, чтобы тот был настороже, следовало отослать половину командиров к их отрядам, чтобы те смогли оказать поддержку в случае опасности».
Она прекрасна, ему хотелось прикоснуться к ней! Тристан подумал о том, чтобы он сделал, если бы вдруг Женевьева раскрыла перед ним свои карты… Он все еще желал ее, но еще не знал, возьмет ли он ее или нет. Да, решил Тристан, я возьму ее! Я возьму вас, миледи, как вы настаивали, я возьму вас! Я дам вам, миледи, еще один шанс понять, что не намереваюсь нарушить наш договор, но и от вас потребую того же.
– Вы не находите, что спальня достаточно… уютна? – спросила Женевьева.
– Очень, – коротко ответил Тристан. Он подошел к одному из кресел у камина и уселся в него, положив локти на резные ручки и сложив молитвенно ладони. Затем приподнял руки и легонько коснулся указательными пальцами своих губ.
Кресло, в котором он сидел, стояло чуть в стороне от камина, и со своего места Тристан мог наблюдать за Женевьевой и держать в поле зрения дверь. Он закрыл ее за собой, когда вошел, на массивную задвижку, но так как спальня была пуста, то опасность может прийти только извне. В напряжении, настороженный, он продолжал сидеть, не меняя позы, глядя на Женевьеву сквозь полузакрытые веки. Чем дольше он так сидел, тем сильнее, казалось, сжимались ее кулаки.
Наконец, она не выдержала и заговорила:
– Милорд, я полагаю, вам не терпится избавиться от вашего облачения. Как вы можете чувствовать себя комфортно с мечом на поясе?
– А причем здесь меч? – спросил он, как можно более вежливо. Тристан так привык к оружию и кольчуге, что почти не замечал их. – Мне не впервые.
– Но…
Женевьева на мгновение умолкла, и он заметил, как она прикусила от напряжения нижнюю губку, жемчужно-белыми зубами.
– Разве это беспокоит вас? – не преминул осведомиться де ла Тер, самым любезным тоном, на какой был способен.
– Да, – ответила Женевьева, одарив его ослепительной улыбкой. Она все еще стояла в нескольких шагах от него. Создавалось впечатление, что девушка хочет увлечь его, разжечь в нем страсть, не приближаясь, не прикасаясь к нему.
– Угу… а почему, собственно?
– Ну, лорд Тристан, – промурлыкала она, глядя на него глазами святой невинности. – Меч – это принадлежность мужчины, когда он собирается сражаться, он напоминает о смерти, крови, насилии, это оружие, которым убивают…
– Я не убивал вашего отца, миледи, – сухо перебил он ее. – Я бы узнал его, если бы встретился с ним лицом к лицу. На мне нет его крови.
– Вы пришли, чтобы сразиться с ним.
– Нет же! Я пришел за провизией и фуражом. Именно так все и началось. Затем я попросил его выступить против убийцы наследника престола, а он выбрал обратное, он сохранил верность присяге. Эдгар Эденби – истинный рыцарь и пал в сражении, вот и все.
Гнев красным туманом застлал ее глаза, ее губы, такие пухлые и ярко-алые сжались в тонкую бледно-розовую нить.
Тристан в удивлении приподнял брови, заинтересованный превращением покорной униженной рабыни, какой она пыталась выглядеть перед ним, в гневную, разъяренную волчицу. Он недоумевающе улыбнулся ей.
Женевьева тут же опустила ресницы, и когда она снова заговорила, ее голос почти не выдал ее состояния.
– Милорд, меч наводит меня на дурные мысли. У меня такое ощущение, что вы собираетесь повернуть его против меня.
– Я не воюю с женщинами.
– Я – йоркистка, участвовавшая в сражении, – ответила Женевьева, при этих словах она шагнула вперед.
– Я не собираюсь вас убивать, – сказал Тристан.
– Тогда… – она снова замолчала, набрала в грудь побольше воздуха и нетерпеливо выпалила: – Тогда почему же вы сидите? Ведь вы сами привели меня сюда…
