Кимберли Кейтс - Утренняя песня
– Я знаю тебя, Ханна, – прошептала Элизабет. – Знаю, чего тебе стоило... поступиться гордостью и продолжать писать, продолжать спрашивать. Но после рождения Пипа письма приходили все реже и реже, а потом только на Рождество и на мой день рождения.
Ханна вспомнила, как ей было больно: ведь ей ни разу не позволили взглянуть на крошечного племянника. Ребенка, которого она любила так же, как и сестру. Ничто, даже смерть отца, не потрясло ее столь сильно.
Но все это в прошлом. А сейчас Элизабет страдает.
– Я обидела тебя, Ханна. Я знаю. Но мне было так... – она помолчала, – так стыдно.
Эти слова ранили сердце Ханны – ее любимая сестра, некогда восхищавшаяся поведением Ханны, чуждым условностей, которая поняла, что за твердостью и практичностью Ханны скрывается нежное сердце, стала стыдиться сестры, которую когда-то обожала.
– Стыдно? – повторила Ханна, сравнивая серый вдовий домик с роскошным владением Мейсона Буда, а свои прямые грубоватые высказывания – с притворством света.
– Именно это и говорили Харриет и Фанни, но я не хотела верить.
Кровь бросилась Ханне в лицо.
– И все это время Харриет и Фанни думали, что я их стыжусь? Мамы, тебя и нашего бедного покойного отца? Как я могла стыдиться вас, когда я вас всех так люблю?
Ханна пошатнулась.
– Но ты сказала...
– Мне было стыдно за себя, Ханна. – В ее голосе послышались нотки горечи. – Стыдно за катастрофу, в которую я сама себя ввергла. За собственную слабость и беспомощность.
– Лиззи, я не понимаю. – Ханна покачала головой, крепче сжав руку Элизабет. – Но сейчас это не важно. Мы найдем способ вылечить тебя. Должно же быть какое-то лекарство... что-то против этой болезни.
– Лечение не поможет. Я не больна, Ханна. До моих ран не доберется ни один хирург. Они слишком глубоко.
Ханна подняла край ночной рубашки сестры.
– Но как... – У Ханны перехватило дыхание. Нежную кожу Элизабет покрывали кровоподтеки и синяки.
– Что случилось? Карета перевернулась? Или ты упала с лошади?
Элизабет отвернулась, прячась в подушке. На белой, как бумага, щеке выступило горячее пятно. Она вцепилась руками в одеяло.
– Тебе никогда не нравился Мейсон. Помнишь, Ханна?
Помнит ли она? Впервые увидев франтоватого англичанина, баронета с золотыми волосами с проседью и безукоризненными чертами лица, она возненавидела его. Казалось, что вместо лица у него маска, но никто, кроме Ханны, не видел, что за ней скрывается.
Сколько раз мать и сестры бранили ее за то, что, по ее мнению, ни один мужчина не достоин ее драгоценной Лиззи, так оно и было, и Ханну охватили сомнения. Мейсон Буд владел обширными поместьями в Ирландии и Англии. Он был богат и титулован. Мелкопоместные нетитулованные соседи-дворяне шептались, что о лучшей партии бесприданница вроде Элизабет Грей и мечтать не могла.
Он любил Лиззи по-своему. Был одурманен ею. Даже Ханна была вынуждена это признать. Однако мрачные предчувствия не покидали Ханну. Власть и деньги редко приносят счастье. В самом начале в Буде проявлялись черты собственника, он ревновал Лиззи даже к сестрам.
– Помнишь мою свадьбу? Ты пыталась отговорить меня, умоляла хорошенько подумать.
Ханна проклинала собственную искренность сотни раз, она боялась, что эта искренность будет стоить ее сестре любви. Мама уверяла, что именно язык Ханны – причина того, что ее не приглашают в новый дом Элизабет.
– И какая тут связь?
– Прямая, – устало признала Элизабет. – Ты была права в отношении Мейсона. У него... довольно-таки плохой характер.
Подозрение, слишком ужасное, чтобы высказать его вслух, сжало грудь Ханны.
– Лиззи, что...
– Он бьет собак, если недоволен ими, и лошадей, и... – Элизабет понизила голос до шепота, – и жену.
– Нет! – Ханна задохнулась от ярости. – Это сделал с тобой муж? Клянусь, я убью его.
– Нет! – Лиззи судорожно вцепилась в нее. – Это меня не спасет, Ханна. Лишь разрушит твою жизнь.
– Ты не можешь требовать, чтобы я ничего не сделала с этим садистом!
– Я его жена, часть его собственности. К несчастью, я сама спровоцировала его.
– Спровоцировала? – воскликнула Ханна. – Из всех нас ты была самой веселой! Никогда мухи не обидела!
– Я знала, когда на него находит, но не могла это остановить.
– Что остановить? О, Лиззи, даже не пытайся убедить меня в том, что ты сама виновата!
– Я всегда пыталась сделать так, чтобы ребенок был в безопасности, его прятали вместе с няней, когда Мейсон пребывал в ярости. Когда родился Пип, Мейсон так гордился, что у него появился сын, наследник.
Элизабет умолкла на мгновение и продолжила:
– Но когда выяснилось, что Пип слабенький, он пришел в бешенство. Заставлял ребенка делать то, что того пугало. Объяснял, что пытается сделать из Пипа мужчину. В тот день, когда я пострадала, он вызвал Пипа из детской и посадил на огромную норовистую лошадь.
Элизабет тяжело задышала.
– Лошадь была полудикой. Мальчик стал задыхаться. У Пипа всегда были слабые легкие. Он едва сдерживал слезы. Время от времени Мейсон заставлял его садиться на эту лошадь. А та сбрасывала Пипа. Я не могла... не могла этого больше выносить.
В голосе ее звучала боль.
– Я хотела, чтобы он побил меня, Ханна, а не мучил моего ребенка.
Ханну терзали ужас, гнев, и картина, нарисованная Лиззи, была столь правдоподобной и ужасной, что Ханна испугалась, что ей станет плохо. Она представила себе, как Лиззи приманивает сумасшедшего, пытаясь отвлечь его ярость от ребенка.
– Ну почему я не обратила внимания на твои письма и не приехала в Буд-Холл, несмотря на все, что ты писала? Я всю жизнь пренебрегала матерью и присматривала за тобой! Но нет, моя гордость была уязвлена. Я не могла рисковать... и все это время ты находилась в лапах чудовища! Этого я себе никогда не прощу.
– Твоей вины в этом нет, Ханна. Сейчас у нас с тобой нет времени на сожаления. Я хочу тебя кое о чем попросить. Ханна, моя Ханна!..
Слезы потекли из глаз Элизабет.
– Я не могу спокойно умереть, зная, что оставляю ребенка на мучения.
– Мейсон Буд никогда больше не причинит страданий ни одному из вас, – поклялась Ханна, стиснув зубы.
– До того как Мейсон последний раз избил меня, я хотела бежать. Увезти Пипа в какое-нибудь безопасное место. Я зашила свои драгоценности в подкладку саквояжа и упаковала в него немного одежды. Но теперь я не могу бежать. Забери Пипа и увези далеко-далеко. Чтобы Мейсон его не нашел. Мой мальчик... мой бедный, бедный малыш.
– Я позабочусь о нем, клянусь. Я заберу вас обоих домой, туда, где вы будете жить в мире и спокойствии.
– Мейсон притащит нас обратно. Закон на его стороне. Мы не можем рисковать. Вся наша семья подвергнется опасности. Как бы мне хотелось не просить тебя о жертве...
