Анна Грейси - Отважная бродяжка
— В прошлом июле наша армия отступала от реки Дору[16] назад к Саламанке… Вы, возможно, читали об этом; газеты терпеть не могут, когда мы сдаем позиции. Французы едва не наступали нам на пятки. Время от времени они даже шли параллельно с нами, так близко, что мы видели их сквозь витавшие клубы пыли, — она сглотнула. — Джемми был ранен в грудь… Мы положили его в нашу повозку… но из-за пыли и невообразимого хаоса далеко от всех отстали.
Кейт перевернула получившийся ряд плиссировки и начала его распрямлять, складка за складкой.
— Потом был ранен папа, — продолжила она унылым безжизненным голосом. — В живот. Мне… мне удалось разместить его и Джемми в заброшенной постройке. Полуразрушенной, правда, но, по крайней мере, для убежища она годилась… Джемми умер в первую же ночь… Папа продержался еще пару дней… У меня было немного настойки опия, и я хотя бы… я смогла облегчить его страдания…
Леди Кейхилл наклонилась вперед:
— Бедное, бедное дитя…
— Что случилось потом, я совершенно не помню… прошло более месяца, прежде чем я стала что-то осознавать. — Кейт расправила юбку, разглаживая ткань дрожащими руками. — Однажды утром я проснулась и поняла, что нахожусь во французском лагере. Офицер, Анри дю Круа, допрашивал недавно захваченных пленников — английских пленников. Я понятия не имела, как я там оказалась.
Кейт била дрожь, но она не остановилась:
— Это было ужасное чувство… Позже я узнала, что офицер, Анри, нашел меня блуждающей возле Саламанки. Я была ранена… в голову. — Ее рука непроизвольно коснулась шрама, почти скрытого под волосами. — Очевидно, я ничего не помнила, даже своего имени, хотя он, конечно, понял, что я англичанка. Я стала его заключенной… и его любовницей.
Кейт вспыхнула от тихого возгласа леди Кейхилл. Она не могла смотреть на пожилую леди. Ее руки вновь принялись замысловато складывать ткань.
— Оказалось, что уже месяц как я живу с ним, сплю с ним в его палатке… — Кейт с трудом сглотнула и выдавила из себя: —…живу с ним, как муж и жена. — Она покраснела, став ярче самой красной розы, и добавила: — Я знаю, что это правда… я это вспомнила. Вы не должны думать, что он был совершенно безнравственным человеком — по-своему, я думаю, он даже любил меня… но, клянусь вам, я не осознавала того, что происходит… больше месяца после Саламанки… а потом… потом стало уже слишком поздно.
Она глубоко судорожно вздохнула и заговорила вновь, настроенная довести рассказ до конца:
— После в Лиссабоне меня называли французской шлюхой… и изменницей.
Леди Кейхилл потрясенно ахнула.
— Изменницей — за то, что я ухаживала за раненными французскими солдатами. Понимаете, у меня имелся некоторый опыт в этом деле. И хотя они были врагами, я не вижу преступления в том, что делала. Для меня они были всего лишь мужчинами, такими же, как и наши: уставшими, голодными, мучающимися от боли и стремящимися к своим любимым, прочь от этой ужасной войны. Об этом я не сожалею… Итак, теперь вы все знаете, — пожав плечами и опустив глаза, произнесла она.
Юбка ее помялась и перекрутилась. Голос снова стал громче от душевного страдания:
— Но я не соглашалась быть любовницей Анри… он сказал мне, что он мой муж, и я ему поверила. На своем пальце я обнаружила кольцо, хотя и не знала, как оно там оказалось. В то время я не могла вспомнить даже своего собственного имени, и потому я ему верила! Он был очень убедителен. Он сказал, что я его английская жена. Я бы никогда сознательно…
— Прекрати, дитя! Не надо себя терзать. Я нисколько не сомневаюсь в твоих словах, — прервала ее леди Кейхилл.
Огромные, залитые слезами серо-зеленые глаза смотрели на нее с сомнением.
— Ох, тьфу ты, детка, — грубо воскликнула пожилая леди, похлопывая Кейт по колену. — Думаешь, я не знаю, что ты благородная душа?
Кейт вздохнула, глубоко и прерывисто. На ее ресницах дрожали слезы.
— Из тех немногих, кто мне поверил, вы совершенно исключительный человек, мэм. Меня считали и распутницей, и лгуньей, и изменницей.
— Боже мой, деточка! Любому мало-мальски здравому человеку ясно, что ты не из таких. По мне, так ты все сделала правильно. И я уважаю тебя за то, что ты ухаживала за их ранеными. Расскажи мне, как тебе удалось вернуться на английскую территорию?
— Что ж, как я уже сказала, ко мне вернулась память, когда Анри допрашивал английских пленных, — возможно, на это повлияла услышанная мною английская речь. За день или два я поняла, что произошло на самом деле, и придумала план побега. Тогда я выкрала лошадь и ускакала на союзническую территорию. Сделать это было нетрудно из-за французской деликатности — женщин подозревали меньше, чем мужчин. — Она вспыхнула. — Теперь вы видите, почему я не могу показаться в обществе или выйти замуж.
— Ничего подобного я не вижу, — возразила леди Кейхилл, — как не вижу и причин, почему кто-то должен об этом знать…
— Все дело в официальных записях, — печально пояснила Кейт. — Я вернулась в английскую армию спустя почти шесть недель после смерти своего отца. Естественно, меня допрашивали, проверяя, не являюсь ли я шпионкой. Некоторые офицеры, разговаривавшие со мной, не верили в потерю памяти. Другие же интересовались только тем, что я могу рассказать им о французах. Предполагалось, что все держится в тайне, но когда я прибыла в Лиссабон, там уже все знали о худшем, — с горечью закончила Кейт.
Наступила долгая пауза.
— Надеюсь, вы понимаете, что вовсе не каприз или ложная гордость препятствует моим попыткам найти себе мужа, — добавила она. — Еще с тех пор, когда я была маленькой девочкой, я мечтала о свадьбе, ждала человека, которого смогу полюбить навсегда… и, играя с чужими детьми, готовила себя к тому, что и у меня будут свои собственные дети. — Она неосознанно гладила измятую ткань юбки. — Я отказалась от этой мечты… но не по собственной воле.
Леди Кейхилл открыла было рот, чтобы возразить, но Кейт продолжила:
— В Лиссабоне я поняла, что меня ждет, если снова попытаюсь войти в общество. Мэм, меня избегали, осыпали бранью… даже оплевывали английские леди, среди которых были и мои, как я полагала, подруги… — Ее дыхание перехватило под тяжестью воспоминаний обо всех тех перешептываниях, косых взглядах, похотливом любопытстве и прямой враждебности. — А мужчины, которых, как я думала, знала, и которых считала порядочными джентльменами, христианами, пытались дотронуться до меня, делали непристойные предложения.
Французская шлюха — удобная мишень для нападок и оскорблений.
— Даже Гарри… мой жених…
