Сьюзен Джонсон - Запретный плод
Дейзи вытирала пролитое шампанское с лифа платья, когда Аделаида заметила:
— Шампанское не испортит платье, дорогая. Возьми другой бокал.
— С удовольствием, — ответила Дейзи, взяв предложенный бокал и тут же осушив его до дна.
— Как прелестен Гектор, — продолжала Аделаида, не обращая внимания на состояние Дейзи.
— Я не заметила, — соврала та. — Да и герцог Орлеанский не такой впечатляющий, как я ожидала.
— Бедняжка, привыкай, что в этом мире наши ожидания не всегда оправдываются, — философски заметила Аделаида, — но он настоящий Бурбон. — Дейзи пожала плечами. Молодой наследник престола был далек от того, чтобы удовлетворить фракцию в Национальном собрании. В Парламенте ни по одному вопросу не могли найти общий язык, но все сходились в одном: Франция не нуждалась в Луи Филиппе и реставрации трона. — Валентин, — обратилась Аделаида к мужу, — мы идем к де Векам?
— Как скажешь, дорогая. Она повернулась к Дейзи:
— А ты?
— Нет, спасибо, — поспешно ответила Дейзи, лихорадочно придумывая причину. — Мне нехорошо на жаре.
— Но у них в замке довольно прохладно. Он построен в средневековье, и стены там шести футов толщиной. Жара не может быть помехой.
Память Дейзи сыграла с ней плохую шутку. Ни одна маломальски подходящая причина не пришла ей в голову.
— Я все же не пойду, — просто сказала она, досадуя на свою неучтивость.
По выражению лица Аделаиды Дейзи ожидала скользкого вопроса, но Аделаида только кивнула.
— Мне тоже никогда не нравилась Изабель. Может, вместо этого мы все вместе пойдем на реку? Валентин прокатит нас на лодке, — она улыбнулась Дейзи. — Как тебе идея?
Дейзи чувствовала себя больной и разбитой от шампанского, солнца, страстного желания Этьена, и это состояние раздражало ее. Ведь если она скажется больной, то ее заявление будет расценено как патологическое вранье, а привлекать лишнее внимание не хотелось. Было только желание избежать каких бы то ни был прогулок.
— Завтра утром мне назначен ранний прием у министра юстиции, — сообщила она, ухватившись за честный предлог. — Так что прошу извинить и всетаки отпустить меня.
— Ты уверена? — Аделаида всегда была очень внимательной хозяйкой, и желания гостя для нее были первостепенны. — Может, тебе нужна компания дома?
— Нет! — вырвалось у Дейзи, но она тут же благоразумно сменила тон. — Пожалуйста, идите без меня, Аделаида. Река прекрасна в это время года.
Да, она знала из собственного опыта, что это был настоящий рай.
Дейзи провела беспокойную ночь, металась и ворочалась в постели. Она была во власти безумных желаний, которые ее разум отбрасывал снова и снова как нелепые и несбыточные. Она не должна была позволять себе мысли о герцоге де Веке, напротив, просто обязана была спать, чтобы быть завтра свежей и бодрой. Во время завтрашней встречи с министром ей предстояло проявить всю свою дипломатичность и остроумие, так как до сих пор ей неоднократно отказывали в подаче письменных запросов по поводу ускорения процедуры.
Но затем все нутро ее взбунтовалось против такой слабости. Неужели ее чувства сильней, чем разум? Что, интересно, думает Этьен? Да и вообще думает ли он о ней? Вспоминает ли он о ней сегодня ночью? Эти размышления в который раз наполнили ее страстным желанием. Но здравый смысл, более прагматичный, задался вопросом, а где и с кем он, Этьен, находится сейчас? Эта мысль сопровождалась приступом боли и ревности, которые она безуспешно пыталась подавить.
Но богатое воображение подсказывало следующий вопрос: а получил ли он такое же удовольствие, как и она, от общения в Кольсеке? Похоже, да. До нее там никогда не было ни одной из его многочисленных женщин. Это ведь чтото значит! Он позвонит снова, он скучает по ней. А может, он никогда не позвонит, ведь сколько женщин прошли сквозь его жизнь за последние двадцать лет. В следующий момент она осуждала себя за подобные мысли и пыталась уговорить себя, что нужен более жесткий самоконтроль. Но на нее никто и никогда не производил столь сильного впечатления. Хотя она была из очень обеспеченной семьи и без ложной скромности знала, что хороша собой, во всяком случае, судя по пристальным мужским взглядам.
Когда утренняя заря окрасила небо, Дейзи, усталая и раздраженная после бессонной ночи, твердо решила, что такое психическое состояние ставит под угрозу выполнение ею своих профессиональных обязанностей. Более благоразумная при утреннем свете, вдали от великолепного волшебного мира герцога, она вновь обрела способность здраво мыслить и решила рассматривать свое свидание с герцогом в Кольсеке просто как приятное времяпрепровождение, обогатившее ее опыт. И ничего более… В любом случае называть это любовью не имело смысла. Глупо было использовать слово любовь в романтическом смысле при любом упоминании имени герцога де Век.
Весь жизненный опыт Дейзи говорил о том, что не все так плохо, мужчина был нежен, страстен и неотразимо красив. Думать все время об одном и том же — это верх абсурда, решила она, ожидая утренний шоколад. Мысли наконецто были в полном порядке и можно было подумать о делах.
Каким образом вести себя с министром теперь, когда представилась возможность личной аудиенции? Даже Аделаида была очень удивлена вчера, когда прибыло сообщение о назначенном ей — Дейзи — приеме у министра. Аделаида не ожидала, что это возможно без всякого влияния извне.
— Возможно, министр в конце концов признал тщетность попыток игнонировать меня и сказалась моя настойчивость? — предположила Дейзи.
— Возможно, — с сомнением пробормотала Аделаида.
Она знала Шарля с детства. Это был стреляный воробей, энергичный политический делец, который никогда ничего не делал без собственной выгоды или без мощного давления извне. Однако эти мысли она держала при себе. Дейзи была молода и наивна и не имела представления о махинациях во французской политике. Вместо этого она сказала:
— Надень голубое, Дейзи. Шарлю нравится все голубое.
Дейзи не заставили ждать в приемной министра, как она предполагала, напротив, молодой человек с безукоризненными манерами пригласил ее войти и тут же исчез, как только она вошла в кабинет министра.
Комната была огромная, построенная еще при Короле Солнце[1], с его обычной тягой к великолепию. Стены у окон были затянуты голубым сатином. Потолок покрыт золотыми пластинами, а паркет бесценными абиссинскими коврами. Мебель, обитая материалом зеленых и синих оттенков (Аделаида оказалась права), была громоздкая и солидная, дабы соответствовать размерам кабинета.
Министр вышел навстречу, ступая по роскошному ковру, чтобы приветствовать ее у дверей, как только она вошла.
