Юлия Леонова - Не говори мне о любви

- И каким же образом ты ему мое послание собираешься доставить? - усмехнулся уголком разбитых губ Ник.

- Пусть это Вас не волнует, - улыбнулся Кахир.

- Надо бы перевязать его, - обратился к Кахиру Гяур на своем языке. – Не то он и до следующего утра не протянет.

- Я же говорил, чтобы с его головы ни единого волоса ни упало! - накинулся Кахир на своего слугу, разглядев темные пятна крови на мундире пленника.

- Он один наших шесть человек положил…, - начал оправдываться Гяур.

- Молчать! – рявкнул Кахир. – Скажи Кьяре, чтобы осмотрела и перевязала его раны, а сам езжай в Мцхету за Тамарой - если начнется лихорадка, дневная жара его убьет.

Поднявшись с помощью Гяура и тяжело опираясь на его плечо, Ник дошел до покосившегося сарая. Дверь заперли. Елецкий усмехнулся: не будь он ранен, он бы плечом мог свалить хлипкую стенку, но сейчас сил не было даже на то, чтобы подняться самостоятельно. Привалившись спиной к стене, он уставился в потолок. Голова кружилась и нещадно болела. Вот уже два месяца, как небольшой отряд Кахира не давал им покоя. Несколько раз гвардейцам казалось, что они вот-вот настигнут неуловимого горца и загонят в ловушку, но каждый раз он словно бы растворялся в горах вместе со своими людьми. А вот теперь он сам оказался в плену у этого воина Аллаха. Николай не знал, сколько времени прошло. Он услышал голос Гяура и шаги за дверью, дверь отворилась, и в полутемный сарай вошла женщина, с головы до ног укутанная в чадру. Гяур почтительно следовал за ней. Спросив о чем-то Гяура, незнакомка, которую он называл Кьярой, присела подле Елецкого, робко расстегнула на нем мундир и знаками показала, что хочет помочь. Ник со стоном приподнялся и с ее помощью избавился от мундира и рубашки. Девушка поцокала языком, разглядывая его рану и, нахмурившись, покачала головой. Смуглые маленькие ручки легко коснулись его кожи, нежно пробежали по развитым мышцам груди, темные глаза смотрели на него с сочувствием и тихой грустью. Смочив в холодной воде чистую тряпицу, она принялась осторожно оттирать кровь с его плеча, а закончив, наложила чистую повязку и принялась стаскивать с него сапоги и брюки. Николай стиснул зубы - боль в простреленном бедре была адской. Когда же и с этой перевязкой было покончено, девушка помогла ему одеться, забрала таз и кувшин с водой и молча удалилась.

Вечером она снова пришла, но Ника трясло в ознобе, и он с трудом смог открыть глаза и разглядеть ее. Она что-то говорила ему на своем языке, но он уже ничего не слышал. Выбежав за дверь, Кьяра вернулась с Кахиром. Подойдя к пленнику, Кахир коснулся тыльной стороной ладони его лба и выругался, а потом велел Кьяре принести одеяла и накрыть пленника. Если поутру Гяур не привезет Тамару, о двухстах тысячах золотом можно будет забыть.

Тамарой оказалась древняя старуха. Едва взглянув на раненного, она велела немедленно перенести его в дом. Кахир было принялся спорить с ней, но, перехватив немигающий взгляд старой ведьмы, сплюнул и сказал Гяуру, чтобы тот сделал все, как попросит Тамара. Старуха трое суток не отходила от Ника, заставляя его пить какие-то настои на травах. На четвертый день лихорадка отступила, и пленного вновь вернули в сарай. Елецкий ощущал себя слабым и беспомощным, но к нему вернулись трезвость рассудка и ясность мысли. На следующий день Кахир вновь пришел к нему, захватив перо, чернила и бумагу.

- Пишите, Ваше сиятельство, - произнес он, пока Гяур устанавливал на полу низенький столик. – Мы и так потеряли из-за Вас слишком много времени.

- Сколько ты хочешь за мою свободу? – процедил Елецкий, обмакнув перо в чернила.

- Всего-то двести тысяч золотом, - ухмыльнулся Кахир.

Ник отбросил перо. Он собирался написать своему управляющему, чтобы тот продал поместье, которое завещал ему его дед, но оно не стоило таких денег.

- Боюсь, столько у меня нет, - усмехнулся он.

- Зато есть у Вашего отца, - настойчиво протянул ему перо Кахир.

- Нет! – отрезал Елецкий.

Сделав знак Гяуру, Кахир вновь повернулся к нему.

- Ваше сиятельство, не заставляйте меня прибегать к крайним мерам.

В сарай втолкнули молодого человека. Белокурые волосы его уже успели отрасти и сейчас свисали на глаза грязноватыми клочьями. Отросшая борода почти полностью скрывала черты его лица, но эти голубые глаза Ник не мог не узнать. Петр! – похолодело в груди. Он беглым взглядом окинул брата Катерины. На плечах и груди были видны следы побоев.

- Если Вы не напишете по-хорошему, он умрет, - кивнул на Петра Кахир, - и умирать долго будет, а Вы на это полюбуетесь.

Стиснув зубы, Ник взялся за перо. Отец сам воевал, и ему можно было говорить все без утайки. Дописав письмо, он протянул его Кахиру.

- Как ты собираешься доставить его в Петербург? – спросил он. – Отцу наверняка уже сообщили, что я мертв, и он вряд ли поверит этой бумажке.

- Он - ткнул пальцем в Петра Кахир, - отвезет и подтвердит, что Вы живы, князь.

Николай перевел взгляд на Забелина и прочел в его глазах свой смертный приговор: Ник понял, что Петр использует любую возможность вырваться отсюда, но письмо он никогда не доставит по адресу и ни словом не обмолвится, что князь Елецкий жив и находится в плену. Опустив глаза, Николай горько усмехнулся. Вот ведь судьба! Все правильно! Он виноват в смерти Катрин не меньше ее брата и заслуживает того, что с ним случилось.

***

Сидя в Кибитке рядом со старухой Зорой, Катя, которую теперь называли не иначе, как Шукар, устало опустила голову на колени. Прожив полгода в таборе, она теперь не понаслышке знала, что значит такая вот кочевая жизнь. Не было в ней никакого романтизма. Цыгане частенько жили впроголодь, но при этом, что более всего Катерину поражало, они никогда не теряли присутствия духа. Частенько в таборе по вечерам звучали песни, то настолько грустные, что, слушая их, хотелось плакать, то бесшабашные и веселые, от которых ноги сами пускались в пляс.

Они кочевали с места на место, и далеко не каждый помещик позволял им остановиться на своей земле, потому что сомнительная цыганская слава шла впереди них. Но – куда от правды денешься? – цыганские мужчины могли и увести чужую лошадь, и надуть какого-нибудь простака. Женщины частенько зарабатывали на жизнь гаданием и торговлей всем, чем угодно, от дешевых украшений до всевозможных снадобий «от всех болезней». Хотя снадобий они и в самом деле знали великое множество, и Катя понимала, что едва ли она осталась бы в живых после купания в проруби, если бы не Зора со своими снадобьями.

- Скоро мы остановимся? – простонала Катя, разминая затекшие мышцы шеи.

- Знаешь, по чьей земле мы сейчас проезжаем? – улыбнулась беззубым ртом Зора.