Юлия Леонова - Не говори мне о любви

- Вам ведь уже известно, что mademoiselle Забелина браку со мной, которого Вы так не хотели, предпочла ледяную прорубь. Отец, мне тошно оставаться в Петербурге, где все напоминает о ней, где каждый с любопытством заглядывает мне в лицо.

- Но Кавказ?! Ник, не слишком ли ты суровую епитимью налагаешь на себя? – тревожно спросил отец.

- В самый раз, заодно и образумлюсь, как Вы хотели, - ухмыльнулся было Николай, но тут же посерьезнел. – Простите – или поймите – меня, но к маменьке я заходить не буду. Я не могу сказать ей об этом. Передайте ей, что я люблю ее. Отпишу Вам сразу по прибытии в Тифлис.

С этими словами он быстрым шагом покинул кабинет отца.

Выйдя на улицу, Елецкий легко сбежал по ступеням и вскочил в седло.

- Но! Пошел! – тронул он жеребца.

Быстрее, быстрее, подальше от Петербурга, от терзающих душу воспоминаний, от гнетущего чувства вины и беспомощности!

Кавказ конца февраля встретил Елецкого неласково: метелью и ледяным ветром. По прибытии в Тифлис Ник первым делом явился в штаб, отдал приказ о своем переводе в Нижегородский полк и остался дожидаться аудиенции у командующего корпусом барона Розена. Владимир Григорьевич принял его после того, как выслушал донесения о предполагаемом расположении противника и отпустил собравшихся в его кабинете офицеров. Обычно переводу из Преображенского лейб-гвардии полка в действующую армию предшествовало какое-то серьезное нарушение воинской дисциплины, учиненное офицером. Владимир Григорьевич хорошо запомнил Николая как грамотного и толкового офицера еще по первой его ссылке на Кавказ, причиной которой была дуэль с графом Гурьевым из-за какой-то то ли актерки, то ли певички, он уже и не помнил подробностей, да и ни к чему они ему были. С тем, чтобы человек добровольно просил о переводе на Кавказ, тем более зная, что его здесь ожидает, барон столкнулся впервые, однако лишних вопросов задавать Елецкому не стал. Спросил только, устроился ли он уже на квартиру, порекомендовал домовладельца, где можно было снять вполне приличные комнаты, и пригласил к себе на ужин. Приглашение Николай принял. У барона по вечерам, как правило, собирались многие штабные офицеры, и Ник счел для себя полезным посетить сие собрание, дабы обновить старые знакомства и свести новые. Новых знакомств оказалось очень немного, старые знакомые нашли Елецкого неожиданно мрачным и суровым, и после этого первого визита он не часто заглядывал туда, хотя Елизавета Дмитриевна, супруга барона Розена, и благоволила к нему, всем увеселениям и холостяцким пирушкам офицеров предпочитая уединение.

Однако не зря ведь говорится, что время лечит, и уже к апрелю, когда мысли о Катрин хоть и посещали Николая, но уже не вызывали столь острой сердечной боли, он стал чаще бывать в обществе. К тому же кавказская весна способна, пожалуй, растопить даже самое черствое и ледяное сердце. Буйное цветение садов, первая свежая зелень и ласковое теплое солнышко делали Тифлис в эту пору поистине прекрасным городом. Именно тогда Николай познакомился с Натали Волковой, дочерью врача военного лазарета. Знакомству этому поспособствовала Елизавета Дмитриевна. По натуре своей добрая и отзывчивая, баронесса давно заметила, что в те редкие вечера, когда князь все же посещал их дом, Натали, никогда не имевшая недостатка в поклонниках, не сводит глаз с красавца-гвардейца, и решила помочь девушке, обратив на нее внимание Ника.

Знакомство переросло в дружбу, что было странно и ново для Ника, которого с первого его появления в свете считали едва ли лучшим брачным призом и окружали весьма назойливым вниманием. Теперь в те редкие моменты, когда Николай был свободен от службы, его все чаще стали видеть в обществе Натали. Многие даже поговаривали, что mademoiselle Волкова – новое увлечение князя, гадая, долго ли оно продлится и выльется ли во что-либо более серьезное, чем мимолетный роман.

***

Душным июльским вечером по дороге, извивающейся по узкому горному ущелью, небольшая группа всадников возвращалась в Тифлис из Мцхеты. Сумерки окутывали нависающие над дорогой скалы. Гвардейцы притихли, и, растянувшись в одну шеренгу, друг за другом въехали в ущелье. Вороной князя Елецкого, едущего впереди колонны, остановился и тихо заржал. Николай поднял руку, призывая всех к тишине, и прислушался. Впереди, саженях в двадцати, на дорогу посыпались мелкие камешки, будто кто-то неосторожно оступился на узкой тропе.

- Засада! – бросил он. – Назад! Поворачивай!

Однако выход из ущелья уже преграждала кучка горцев, а их многочисленные собратья продолжали спускаться по практически отвесным скалам.

- А! Черт возьми! – выругался князь, расстегивая седельную сумку и доставая оба заряженных пистолета. - К бою!

Уложив двумя меткими выстрелами тех, кто успел ближе всех подобраться к их малочисленному отряду, Ник выхватил из ножен саблю. Завязался бой. Неподалеку грохнул выстрел, боль обожгла бедро.

- Чтоб тебя! – стиснул зубы Ник.

Елецкий понимал, что если свалится с лошади – это конец. Им почти удалось вырваться из плотного кольца, потеряв троих убитыми, когда вторая пуля настигла его, ударив в левое плечо со спины. Рука сама выпустила поводья. Тронув бока жеребца каблуками сапог Ник простонал:

- Ну, давай же! Выноси, родимый!

Темная фигура метнулась к нему, прямо под копыта вороного. Жеребец заржал, остановленный сильной рукой, и Елецкий почувствовал, что его стаскивают с седла. Сильный удар в челюсть лишил его сознания.

Кахир склонился, разглядывая бесчувственного пленника, которого внес на плече и бросил ему под ноги великан Гяур.

- Приведи его в чувство, - бросил он.

Наклонившись над пленником, Гяур плеснул ему в лицо холодной воды из глиняного кувшина. С тихим стоном Ник открыл глаза. Он попытался сесть, но удар сапогом по ребрам остановил его

- Добро пожаловать, Ваше сиятельство, - услышал он издевательский голос с легким акцентом.

- Кахир! Собака! – выругался князь.

- Ну, ну! Не распускайте язык, Ваше сиятельство, а не то я Вам его укорочу, - глумясь, ответил мужчина. – Немым Вы мне, пожалуй, даже больше по душе будете.

Черные как угли глаза недобро сверкнули из-под белой чалмы. Кахир присел рядом, перебирая четки.

- Ну, и почему твои люди меня еще в ущелье не прикончили? – хмуро спросил Николай.

- Как говорят у Вас в России, зачем же убивать курицу, несущую золотые яйца, - усмехнулся Кахир. – Мы на войне, Ваше сиятельство, а война - дело хлопотное и очень, знаете ли, затратное. Нам нужно оружие и лошади. Все это стоит денег. Вот я и подумал, что за жизнь единственного сына и наследника Ваш отец заплатит любые деньги. Напишите ему письмо, и, если Вы оба будете благоразумны, вскоре сможете вернуться в Петербург.