Джулия Куин - Герцог и я
После этих слов она направилась прямиком к узорчатой софе и в считанные минуты расчистила ее от поклонников, не забывая мило улыбаться каждому. Саймону оставалось только удивляться ее умению дирижировать своим ансамблем.
— Ну вот, — сказала виконтесса, — здесь вам будет удобнее. Дафна, почему ты не приглашаешь герцога сесть на софу?
— Вы имеете в виду, мама, на место, еще нагретое молодым лордом Рейлмонтом? Или мистером Крейном?
— Именно так, дочь моя. Ведь они собирались уходить. Разве нет? Мистер Крейн говорил, что должен в три часа встретиться со своей матерью.
— Но сейчас всего лишь два, мама. — Дафна кивнула в сторону часов на камине.
— Зато какое движение на улицах, — возразила та. — Сколько лошадей, экипажей!
— Опаздывать на встречу с матерью весьма некрасиво, — подтвердил Саймон. — Даже хуже, чем на свидание с любимой женщиной.
— Как вы верно сказали, ваша светлость! — воскликнула Вайолет. — То же самое я вечно толкую моим детям.
— Особенно мне, — заметила Дафна. — Причем каждый день и по многу раз.
Саймон ожидал взрыва негодования со стороны виконтессы, но та встретила улыбкой выпад дочери, даже поддержала ее.
— Кто еще так поймет меня, как Дафна, — сказала Вайолет. — А теперь прошу извинить, я удаляюсь… Мистер Крейн, ваша мать не простит мне, если я не вытолкаю вас вовремя! Пойдемте, пойдемте…
Она повлекла к дверям бедного Крейна, лишив его возможности как следует попрощаться.
«Наверное, — подумал Саймон, — она видит в этом молодом человеке главного соперника на моем пути к сердцу Дафны». И ему стало искренне жаль симпатичного мистера Крейна.
— Не могу определить, — негромко обратилась Дафна к Саймону, — моя мама отменно любезна или до неприличия груба?
— И то и другое, — ответил Саймон, усмехаясь и глядя, как виконтесса проделывает с юным лордом Рейлмонтом то же самое, что с Крейном, — по существу, выводит из комнаты.
Оставшиеся кавалеры уже без всяких усилий со стороны хозяйки начали покидать гостиную.
— Ну, что скажете о способностях моей матушки? — спросила Дафна. В ее голосе не было и тени одобрения.
— Они удивительны.
— Но сама она сейчас вернется сюда.
— Как жаль. Я полагал, что вы уже целиком у меня в когтях.
Дафна рассмеялась:
— То, что произошло в коридоре у леди Данбери, больше не повторится. — Она внимательно взглянула на него. — И вообще я поняла: абсолютно не правы те, кто продолжает считать вас шалопаем и распутником. Человек с таким ироническим складом ума не может быть ни тем, ни другим. Однако юмор у людей вашего толка бывает жестоким.
— Мы, распутники, можем быть всякими.
Она снова рассмеялась. Теперь настал его черед вглядеться в ее лицо. Он смотрел, не зная, что хотел бы отыскать в нем, но испытывая от этого удовольствие. Какие красивые умные глаза с глубоким зеленоватым оттенком! Он впервые видел их при дневном свете.
По-видимому, созерцание затянулось, потому что она с тревогой и замешательством вопросительно произнесла:
— Милорд?..
Он пришел в себя, моргнул.
— Прошу прощения, мисс Бриджертон.
— Вы были где-то очень далеко, верно? — Она слегка нахмурилась.
«И брови у нее красивые, и какой высокий чистый лоб».
— Да, действительно далеко, — повторил он, тряхнув головой. — Во многих странах.
Дафна произнесла с явной грустью:
— И благополучно вернулись оттуда, как и из вашей теперешней задумчивости. А вот я никуда не ездила дальше Ланкашира. Какая же я провинциалка!
— Еще раз извините за мою рассеянность, — сказал он.
— Или, наоборот, сосредоточенность, — поправила она. — На чем?
Он усмехнулся:
— Наверное, на моем бесшабашном прошлом. А ваших братьев вы тоже считаете повесами?
— Они себя хотят числить таковыми, — был ее ответ. — Но я придерживаюсь другого мнения.
— Как вы добры! Или, напротив, жестоки. Потому что неизвестно, что больше привлекает женщин.
Дафна ответила задумчиво и серьезно:
— Вопрос в том, кого называть повесой, бесшабашным и так далее. Если того, кто всего-навсего умеет сунуть язык в рот женщине и назвать это поцелуем…
Саймон содрогнулся.
— Вам не следует говорить о подобных вещах и в таком тоне, — сказал он.
Она пожала плечами:
— Почему? Я достаточно взрослый человек. И читаю книги.
— Вы даже не знаете, о чем говорите. Она снова передернула плечами.
— Я устала напоминать вам, что у меня четыре брата. Ну, три. Грегори еще не в счет.
— Следует сказать этим братьям, чтобы они не распускали языки в вашем присутствии!
— Как вы строги. Большей частью они даже не замечают моего присутствия, когда говорят между собой… Однако вернемся к началу разговора.
— О чем? — Ему хотелось говорить с ней о чем угодно.
— О природе юмора. Я сказала, что у таких людей, как вы, он, как правило, жесток. И знаете почему?
— Не имею ни малейшего представления.
— Потому что они не привыкли смеяться над собой, им обязательно нужна жертва их иронии, юмора.
— Им или мне? Я уже перестал понимать вас, мисс Бриджертон.
— Вы, ваша светлость, достаточно умны для того, чтобы не вполне следовать по их стопам.
— Черт возьми! Просто не знаю, должен я благодарить вас или придушить?
— Придушить? — Она широко раскрыла глаза, и он сделал усилие над собой, чтобы снова не утонуть в них. — Но за что, помилуйте?
Она продолжала смотреть на него, в горле у нее булькал легкий смех, приводивший его в такое состояние, когда он опасался, что не сможет уже отвечать за последствия.
— Я собираюсь придушить вас, — медленно повторил он, оберегая себя и ее от недопустимых «последствий», — следуя одному главному принципу.
— Каков же этот принцип?
— Главный принцип мужчины.
Она всерьез приняла его слова.
— И в чем он заключается? Объясните, пожалуйста. — Не услышав ответа, объяснила сама:
— В том, что он прямо противоположен принципу женщины. Да? Во всем, начиная с анатомии…
Он беспомощно огляделся.
— Где ваш старший брат, черт его подери? Или, на худой конец, мама? Вы слишком дерзки. Кто-то из них должен вас остановить.
Дафна с искренним недоумением смотрела на него.
— Что с вами, милорд? Вы еще будете иметь удовольствие повидать Энтони. Впрочем, удивляюсь, что его нет до сих пор. Возможно, отдыхает после лекции, которую закатил мне вчера поздно вечером.
— О чем же?
— О, пустяки. Всего лишь о ваших грехах и недостатках.
— Ну, насчет недостатков, уверен, он сильно преувеличил.
— А насчет грехов?
— Тоже.
Однако голос его звучал уже не так уверенно. За что он и удостоился еще одной улыбки.
