Маргарет Джордж - Дневники Клеопатры. Книга 2. Царица поверженная
— Нет, — подтвердила я. — У Олимпия нет ключей, отворяющих двери в тайный дом смерти. При всем его желании.
Олимпия они оставят в покое, и у него будет возможность выполнить мое поручение. Если захочет, он сможет отправиться в Рим и увидит триумф. Да, он останется свободным.
— Спасибо за предложение, — сказал Мардиан, словно я пригласила его на изысканный пир. Впрочем, в определенном смысле так оно и было. — В случае необходимости я его приму. Но, возможно, этой необходимости не возникнет. Город подготовлен к обороне, соотношение сил не безнадежное. И благородный Антоний, кажется, стал прежним…
— Да. Он пришел в себя.
Однако и прежнему Антонию случалось проигрывать сражения.
Спустился сумрак — глубокий, плотный пурпурный сумрак, столь же интенсивный, как и день, за которым он последовал. Город заливал мягкий фиолетовый цвет, исходивший, казалось, от самого моря. В такие вечера александрийцы устраивали приемы и посещали собрания, где наслаждались как игрой ума, так и тонкими иноземными винами и деликатесами. Но сегодня, в столь дивный вечер, улицы оставались пустынными.
Явились слуги, чтобы зажечь лампы. Немногие оставшиеся слуги. Большую часть наемных служителей дворца я отослала домой, остались только рабы и самые преданные из свободных. Всегда заполненный толпами служителей, дворец был многоцветным и шумным, а теперь опустел и затих.
В комнатах затеплились окруженные желтыми ореолами светильники. И тут мы услышали это — стук копыт у ворот. Мы оба вскочили и сцепили руки. Что бы там ни было, момент настал. Я закрыла глаза и сделала глубокий вздох.
От ворот доносился шум, людские голоса, храп и ржание коней. Некоторые из всадников держали факелы, и это позволяло разглядеть, что прибывшие — римляне. Но чьи римляне? Они смеялись, вертелись в седлах, переполненные радостным возбуждением.
Присмотревшись, я узнала ехавшего с непокрытой головой Эроса. Его конь приплясывал, а сам он размахивал факелом.
— Эрос! — крикнула я и тут позади него увидела Антония.
Он поднял глаза — взгляд у него был ликующий. Я схватила Мардиана за руку, и мы вместе ринулись вниз по лестнице, а потом во двор, где толпились всадники.
— Моя царица! — воскликнул Антоний.
Он наклонился, поднял меня на высоту седла и крепко поцеловал в губы. Пока поцелуй продолжался, я висела в воздухе и почти не могла дышать.
— Мы сделали это! — промолвил он, усадив меня в седло перед собой. — Мы налетели на них так неожиданно, что они еле успели вскочить на лошадей. Мы перебили сотню, а то и больше, остальные пустились наутек, к своему Октавиану. — Он смеялся, осыпая меня поцелуями. — Слышала бы ты, как они вопили! Как ошпаренные коты.
Канидий тем временем затащил на свое седло Мардиана, и мы обменялись улыбками. Нахлынуло облегчение: похоже, приготовления к смерти оказались преждевременными.
— Вперед! Выпьем! Отметим это! — кричал Антоний моим людям. — Любовь моя, у тебя найдется, чем угостить солдат?
— Повара во дворце остались, — заверила я его. — Мы все устроим как надо.
— И вина! Столько, чтобы хватило для веселья, но не хватило для похмелья. Да, и музыка — нужна музыка!
— Да. Сегодня будет все.
Он рассказал подробности. О том, как они вылетели из ворот, промчались галопом около пяти миль мимо рощи Немезиды, где находился мемориал Помпея, и прибыли на место, когда там только начались работы по устройству лагеря. Люди Октавиана рыли траншеи, размечали линии, чтобы ставить по ним палатки, но ничего другого сделать еще не успели. Солдаты и лошади отдыхали, и когда они увидели приближавшихся всадников Антония, кавалеристам едва хватило времени, чтобы вскочить в седла. Они проделали долгий переход, устали, их застигли врасплох, и серьезного сопротивления они оказать не смогли. Многих порубили на месте, остальные рассеялись и разбежались.
— Некоторые скакали прямо в море! — взахлеб рассказывал Антоний. — Не иначе, звать на подмогу Посейдона. — Его сильные руки поднесли ко рту золотую чашу, и он сделал хороший глоток вина. — А самым смелым был мой помощник Авл Цельс. Не думая об опасности, он ворвался в самую гущу боя, разя налево и направо.
Я воззрилась на плотного молодого человека. Он так и не снял заляпанный кровью кожаный нагрудник и держал под мышкой покореженный множеством ударов шлем. Антоний позвал воинов на пир сразу по возвращении, не дав им даже переодеться.
— Для меня это удовольствие и долг, — с поклоном промолвил Цельс.
— Он слишком скромен, — отозвался Антоний. — Он являл собой подлинную десницу Марса. Я буду доволен — нет, горд! — если кто-нибудь из моих сыновей станет таким же доблестным солдатом.
— Мне кажется, тебе не помешает сменить доспехи, — сказала я молодому воину. — Думаю, золотой панцирь, прежде принадлежавший Полемону, подойдет в самый раз. Он твой.
Драгоценное оружие и доспехи из арсенала не переносили в мавзолей, ибо они занимали слишком много места.
— О, нет… — Цельс попытался отказаться, но Антоний остановил его.
— Прими награду от царицы и от меня.
Цельс отправился в арсенал за подарком, а Антоний, склонившись, шепнул мне на ухо:
— Ты становишься расточительной, совсем как я.
Я пожала плечами: богатство ничего не значит, когда в любой момент может достаться врагам.
Благодаря вину и всеобщему радостному настроению в помещении становилось все более шумно, почти как в былые безмятежные дни, однако сохранялась некоторая напряженность. Солдаты ели с аппетитом, пили от души, но чувствовалась какая-то скованность. Наконец Антоний встал с ложа и поднял руки, призывая пирующих к молчанию. Оно воцарилось быстро — слишком быстро; значит, тишина таилась здесь все время.
— Друзья мои, — начал Антоний, — я хвалю вас за храбрость, проявленную сегодня, но прошу не расслабляться перед завтрашним днем. Ибо завтра… завтра мы встретим вражеское войско. Не только авангард, а всю армию. И в этой битве решатся наши судьбы.
Солдаты слушали внимательно, но их лица ничего не выражали. Я не могла понять их чувства.
— Я вызвал Октавиана на поединок, — неожиданно сказал Антоний. — Да, предложил ему встретиться как мужчина с мужчиной, один на один, с мечами в руках.
Я не думала, что люди способны в одно мгновение окаменеть и побледнеть так, как сейчас. Полный зал солдат замер и уставился на Антония.
— И он отказался. Но вместо прямого отказа ответил уклончиво: «Если он хочет умереть, есть много разных способов». Как смело! Как остроумно! Но, видишь ли, шутки шутками, а он прав. Я много об этом думал.
