Патриция Гэфни - Любить и беречь (Грешники в раю)
– Здоровье моего отца пошатнулось, – подвел он итог, – я стал его правой рукой. После смерти матери я остался единственным человеком, которому он доверял, и для меня это стало откровением. – Он смущенно засмеялся. – Может быть, даже Откровением с большой буквы. Я имею в виду Божье откровение насчет моего призвания. Сначала я видел только мое сходство с отцом, а не наши различия. Не ощущая ни горечи обид, ни юношеской неуверенности, ни оскорбительного превосходства со стороны старшего, но только любовь и нежность, я мог разделять с отцом его энтузиазм и наслаждаться нашей родственной близостью. И вещи, которые он мне открыл, оказались исполнены смысла, и я не мог с ними не считаться.
Он придвинулся к ней.
– Временами мне кажется, что эта моя уязвимость, я хочу сказать, нежность и открытость сердца в то странное время, которое предшествовало смерти отца, так вот, что эта незащищенность сыграла со мной злую шутку, подтолкнула к неверному выбору. А иногда я вижу в этом прямое вмешательство Святого Духа. Хотелось бы мне знать, где истина.
Она молчала. Ее слегка сжатые в кулак пальцы закрывали нижнюю часть лица, так что судить о ее отношении к своему рассказу он мог исключительно по глазам. Серебристо-зеленые в свете лампы, они глядели внимательно и настороженно. Во всяком случае, она не смеялась над ним.
Теперь он почувствовал, что ему не сидится на месте. Он поставил рюмку и поднялся.
– Вы можете спросить, где же здесь Божественная воля, была ли она в моих мотивах и все такое… Я сам ни в чем твердо не уверен, но чаще всего я все-таки верю, что она здесь присутствует.
Снова молчание.
– Ну вот, мне кажется, я ответил на ваш вопрос.
Она коротко кивнула. Он заложил руки за спину и прямо спросил ее:
– О чем вы думаете?
– Я думаю, – сказала она и замолчала, глядя куда-то перед собой, размышляя и взвешивая свои слова, – я думаю, что у нас с вами есть кое-что общее.
Она улыбнулась, увидев его изумление. Из всего того, что она могла бы сказать, Кристи меньше всего ожидал услышать такое. Он со стыдом подумал, что его явное недоверие к ней было попросту оскорбительным. Но не успел он подобрать слова оправдания, как она заговорила:
– Знаете, я тоже хотела быть художником, как и вы. И тоже поняла, что у меня не хватает таланта. Это была одна из… трагедий моей юности.
Слово «трагедий» она произнесла со смешком, иронизируя над собой, но без улыбки. Она сделала движение к нему, и в ее лице он впервые явственно разглядел печаль. Она подняла голову, и глаза их встретились. Какой-то ток пробежал между ними. Затем ее тонкие брови сошлись вместе, и она произнесла с неожиданным раздражением:
– Не смейте жалеть меня.
– Никогда.
Энни изучающе взглянула ему в лицо. По-видимому, она обнаружила в нем то, что искала, потому что опустила глаза и произнесла с легким смущением:
– Извините меня. Мне не следовало нападать на вас.
– Вы и не нападали.
– Нет, нападала.
– Ну, хорошо, все в порядке.
Она улыбнулась, вновь почувствовав себя на твердой почве за щитом своей иронии.
– Знаете, преподобный Моррелл, мне кажется, что вы вышли из своих жизненных неурядиц гораздо удачней, чем я.
– Может быть, у вас еще все впереди, леди д’Обрэ, – вежливо отвечал он.
– Все закончено. Полностью завершено. Прошу вас, называйте меня просто Энни.
– Энни. – Он вполне оценил оказанную ему честь.
– Ах, что за прелесть! Кристи и Энни – добрые друзья. Я многие годы об этом мечтал. – Не останавливаясь, Джеффри подскочил к подносу с напитками и стремительно налил себе рюмку вина.
– Джеффри, рад тебя видеть.
– А я – так просто счастлив! – Он осушил рюмку одним духом и немедленно налил другую. – Я скучал по тебе, все время тебя вспоминал. – Здесь он взглянул на Кристи, словно в первый раз. – Тебе что, разрешают ходить в таком виде? Господи, старина, а где же твой священный черный балахон?
Кристи улыбнулся, вспомнив, что именно так они с Джеффри называли церковное облачение его отца.
– Мой «священный балахон» я ношу только по большим торжествам. Надеюсь, никто не обиделся? – Он с шутливым видом повернулся к Энни.
Ее лицо поразило его. Весь юмор и доверительная приветливость исчезли, и вместо них появилась настороженная бледная маска, которая никак не могла скрыть напряжения, граничащего с отчаянием. С этого момента вечер для Кристи превратился в сущий ад. Шутки Джеффри стали действовать ему на нервы, потому что теперь он их слышал как бы ушами Энни. Его деланное дружелюбие становилось все более вымученным, и Кристи вскоре поймал себя на том, что, словно фанатик воздержания, считает про себя рюмки, выпиваемые Джеффри. Энни вообще не проронила ни слова за все время долгой неуютной трапезы, во время которой она и ее муж ни разу не взглянули друг на друга. Что произошло между ними? В чем причина этого ужасного, невысказанного напряжения? Несмотря на свою молодость, Кристи не раз приходилось выступать арбитром в семейных ссорах, но то, что творилось с этой парой, выходило за рамки его представлений о неблагополучном браке. Какая-то тайна окутывала их семью, и Кристи начал опасаться, что, если кто и сможет им помочь, то только не он. Потому что он не был для них посторонним и не мог соблюдать нейтралитет.
Когда ужин наконец-то закончился, он испугался, что Энни уйдет.
– Присоединишься ли ты к джентльменам за их мужским бренди и курением? – спросил Джеффри с тягучим сарказмом, который так претил Кристи. – Или ты предпочитаешь свое собственное общество, любовь моя?
С ее уст уже готовы были слететь слова вежливого холодного прощания.
– Останьтесь, пожалуйста, с нами, – серьезно сказал Кристи. Джеффри быстро взглянул на них и засмеялся. Энни наградила мужа взглядом, полным такого презрения, что священника бросило в дрожь.
– Отлично, – пробормотала она, и все трое перешли в гостиную.
Джеффри продолжил свои бесконечные воспоминания об их с Кристи счастливом детстве, постоянно окрашивая их насмешкой или презрением. Казалось, он не способен говорить о чем-либо прямо, без экивоков, без налета циничной издевки. Кристи очень хотелось узнать, что им двигало в жизни. Но стоило ему только задать какой-нибудь наводящий, вопрос – например, об армии, с которой была связана вся жизнь Джеффри за последние двенадцать лет, – как тот тут же увиливал от ответа с помощью шутки.
После третьей или четвертой безуспешной попытки разговор перекинулся на лошадей и на скачки, которые Джеффри мечтал организовать. Его одержимость росла с каждым часом, и теперь он привязался к Кристи, пытаясь задеть его за живое.
– Ты трусишь! – вскричал он с таким видом, будто ему только что открылась великая истина. – Ты просто боишься, что я обойду тебя и твоего хваленого гнедого!
