Дмитрий Суслин - Роза в цепях
— Луций! Как я рад тебя видеть! — кричал Демиций, хлопая по плечу приятеля. — Давненько мы с тобой не видели Бахуса.
Хозяин дома тоже был рад повидать друга, пожалованного к нему в гости, да к тому же ещё с какой-то смазливой девчонкой.
— Молодец, что навестил! — отвечал Луций. — Мой дом всегда открыт для тебя.
Два товарища, обняв друг друга, прошли в широко распахнутые ворота. Демиций, обернувшись, поманил Актис за собой. И та с волнением в душе вошла во двор богатого дома.
Пять или шесть рабов начали таскать в столовую амфоры, наполненные вином, когда хозяин дома, щелкнув пальцами, подозвал к себе слугу, такого же коротышку, как и он сам, и приказал ему проследить, чтобы всё было готово для пиршества.
— Видишь эту девчонку? — сказал Демиций приятелю, кивнув в сторону юной невольницы. — Я хочу продать её тебе.
Хозяин дома промолчал, но на лице у него сразу же появилась заинтересованность.
Вечером Актис уже находилась в эргастуле[9] Луция. Сделка по её продаже была совершена быстро, без каких-либо сложных формальностей. Луций, видимо, доверял своему приятелю и даже не стал осматривать новую рабыню, оставив это на будущее.
В эргастуле было немало рабынь, молодых и старых, здоровых и больных. Но Актис, не обращая внимания на них, от пережитых волнений, тяжелой, утомительной дороги, она едва держалась на ногах, так что сразу опустилась на холодный поп, прикрытый соломой, и тут же уснула.
Ранним утром рабы, спящие в эргастуле, проснулись от шума, доносившегося снаружи. Там ходили люди, которые кричали, топали, отдавали какие-то распоряжения. Внезапно дверь открылась, и в каземат вошли двое. Первый был раб — управляющий Луция, второй — полицейский. Он был одет как и во времена Августа: в синий плащ поверх белой туники.
— Где она? — спросил полицейский управляющего.
Тот с готовностью указал И, подхватив под руку оторопевшую от неожиданности рабыню, они вывели её наружу. На улице творилась суматоха. Во дворе и в доме рыскали полицейские. Актис завели в дом, где она предстала глазам командира полицейского отряда. Тот сидел на стуле за большим столом с многочисленными свитками пергамента. Это был уже пожилой человек с седой бородой и глубокими морщинами на лице. Глаза его устало оглядывали Актис. Одет он был в белую тогу, чем отличался от своих подчиненных. У левой руки лежал жезл начальника полиции. Актис стояла перед ним и молчала, изумлённая происходящим вокруг. Видя её растерянность, полицейский заговорил:
— Послушай, девочка, — сказал он, — ты и есть рабыня из Неаполя, которую вчера незаконно приобрел Гай Луций Мукелла?
— Да, господин, — прошептала Актис.
— Ты должна рассказать, как попала в этот город. Всё без утайки. По закону мы должны тебя пытать, но, я думаю, ты сама поведаешь нам всё с самого начала.
Руки девочки дрожали. К горлу подступил комок, мешавший произнести и слово.
— Мой господин убил нашу хозяйку и доброго Гиппократа, — заплакав, стала рассказывать Актис.
— Когда это произошло?
— Два дня назад. Он убил их ночью… Руками душил, — девочка размазывала слёзы по грязному лицу, то и дело всхлипывая.
— Ты была рядом? Ты всё видела своими глазами? — задал новый вопрос полицейский.
— Да. Мне было страшно. Я боялась нашего господина.
Полицейский записывал показания Актис грифелем, сделанным из кости. Он писал быстро, строка за строкой оставляя на пергаменте данные о преступлении, совершенном Демицием в Неаполе, в доме Флавии Домицианы.
Допрос продолжался. Девочка рассказала затем, что произошло после того, как они вдвоем с господином вышли за пределы города, и как они добрались до Капуи.
Закончив допрашивать Актис, полицейский крикнул к себе двух своих подчинённых и приказал отвести девочку обратно в эргастул.
Когда свидетельницу увели, командир полицейского отряда задумался. «Ещё одно преступление против родителей… Да, упали нравы. На моей памяти, — размышлял про себя страж закона, — отца и мать почитали. Не допускали даже плохого слова против родителей».
Полицейский тяжело вздохнул, а затем встал из-за стола, и запахнув тогу, направился к выходу. Во дворе продолжалась суета. Из дома вытаскивали дорогую мебель. Золотая и серебряная посуда грузилась в повозки, запряженные волами. Полицейские выносили богато выделанные ковры и изысканную одежду. Вдоль стен построек, вытянувшись в ряд, словно солдаты, стояли амфоры с вином. Рабы, жалко озираясь по сторонам, были оцеплены полицейскими. Невольников было приказано препроводить в городскую тюрьму.
Командир полицейского отряда, подозвав одного из своих подчиненных, приказал ему отнести свернутый в трубку и запечатанный воском пергамент в городской магистрат.
Флавию со свернутой шеей и Гиппократа, лежавшего лицом вниз в залитом кровью бассейне, нашел старый знакомый знаменитой матроны, зашедший к ней на следующее утро после убийства по одному важному делу. Дверь была открыта. Привратника не было на месте. Ни звука не доносилось из дома. Прекрасный цветник был истоптан. Когда знакомый Флавии увидел двух мёртвых людей, он, быстро повернувшись, выбежал вон. Расследование преступления в доме Флавии, дополняемое расспросами соседей, вывело полицейских на Демиция. Срочно были посланы курьеры на военные посты, расставленные по городам, в обязанности которых входило помогать городской полиции и наместнику. Похитители людей, разбойники, святотатцы, воры не могли быть разысканы силами одной лишь полиции, и поэтому приходилось обращаться за помощью к солдатам.
Демиций, продав своему приятелю Актис и получив за неё мешочек с серебряными монетами, на следующее же утро отправился в Вечный город. Его схватили у городских ворот, когда он широким шагом спешил поскорее выбраться из Капуи. Его доставили в городскую тюрьму, где преступника допрашивали два человека. Один прибыл из Неаполя, а другой возглавлял местную полицию. Бывшего солдата под пытками заставили признаться в преступлении. Он рассказал, что убил свою мать в помешательстве, что она сама довела его до убийства, отказывая в деньгах. И, разозленный упорством Флавии, он ударил её и, когда та с ножом набросилась на него, то, защищаясь от матери, случайно обрушил на неё удар, оказавшийся смертельным. О Гиппократе же он сказал, что жалкий раб нанёс ему оскорбления, не достойные римского гражданина.
— Моими рабами я могу распоряжаться, как мне заблагорассудится, — добавил Демиций.
В это же время седовласый полицейский допрашивал Актис в доме Луция и его отчет о расследовании скоро лёг на стол перед двумя следователями. Показания Актис и Демиция сопоставились и, хотя слово свободного человека имело больше шансов перед римским судом, чем слово какой-то малолетней рабыни, чаша весов перевесила в сторону бывшего солдата из-за множества улик, направленных против убийцы.
