Виктория Холт - Сестры-соперницы
Сэр Джервис сообщил нам, что в восемнадцать лет он состоял в свите короля, и очень похоже, что он и Сенара выполняли одни и те же обязанности. Сенара видела короля Карла лишь однажды. Это было перед самой смертью его отца, когда Карл был наследным принцем, по словам Сенары, весьма статным молодым человеком, хотя не столь статным, как приличествовало бы королю. Тем не менее у него были прекрасные манеры. Он был молод, хорош собой и вообще производил благоприятное впечатление.
— Конечно, — сказала она, — он был больше заинтересован в том, чтобы помочь своей сестре Елизавете и ее мужу Фридриху, потерявшим трон, чем в женитьбе на инфанте.
— Наш король впервые увидел свою жену, нынешнюю королеву, при французском дворе, проезжая через Париж, — пояснил сэр Джервис, — но тогда она была еще ребенком, и он не обратил на нее никакого внимания.
— Странно, — заметила мать, — что судьба не дает нам никакого знака, когда мы сталкиваемся с ситуацией или с человеком, которые впоследствии изменят весь ход нашей жизни.
— Ты хочешь слишком многого от судьбы, любимая, — сказал отец.
— Встречаются люди, которые уверяют, что у них в такие моменты бывает предчувствие, — многозначительно проговорила Сенара и созналась:
— Иногда такое бывает и со мной.
— Это оттого, что ваша мать была колдуньей? — поинтересовалась я.
За столом воцарилось молчание. Мать нахмурилась.
— Все это чепуха, Берсаба, — заявила она. — Не представляю, где ты могла такое услышать.
— Но ведь это правда?
— Кое-кто называл ее ведьмой, — ответила Сенара. — Это было, когда она жила в замке. Позже, когда появилась я, не было слышно таких разговоров.
— Люди вечно что-нибудь выдумывают, — сказала мать. — Я рада тому, что нынче мало говорят об этом. Я считаю, что такие разговоры… опасны.
Я обратила внимание на то, что слуги, суетившиеся возле стола, внимательно прислушиваются к беседе. Потом они перескажут все, что удалось подслушать здесь. Они припомнят колдунью, которая жила в замке Пейлинг, а потом исчезла. А то, что нынче эта женщина проживает в Испании, уж никак не снимет с нее подозрения в принадлежности к ведьмам.
Я наблюдала за Карлоттой. Как она была красива! Анжелет рядом с ней выглядела просто жалко, а значит, так же выглядела и я. Я заметила, что сэр Джервис уделяет Карлотте много внимания, так же, как и она ему, и это выглядело так, будто она вновь вытягивает свои щупальца для того, чтобы заполучить в свои сети и его, как она уже заполучила Бастиана. Все чаще сэр Джервис адресовал свои слова именно ей.
После ужина отец вышел вместе с сэром Джервисом. Они хотели продолжить обсуждение дел, связанных, по словам матери, с предполагаемой постройкой фабрики на Хугли. Мать сказала, что они озабочены разгорающимся конфликтом между государем и народом. Тот факт, что король Карл правит страной единолично, поражал мать. Сэр Джервис сказал, что это больше не может так продолжаться. Наступит кризис, и один Господь знает, что тогда произойдет.
Я спросила у матушки:
— Ты думаешь, мы почувствуем это и здесь?
— Дитя мое, от этого никуда не уйдешь. «Корабельные деньги» очень беспокоят народ в Плимуте, а эта убежденность короля в том, что он правит от имени Бога и потому действия его безупречны, отнюдь не делает его популярным.
— И что, по мнению отца, произойдет дальше?
— Рано или поздно должно быть достигнуто взаимопонимание. Королю придется изменить образ жизни. Он грубо обращается с пуританами и делает это, по слухам, под влиянием своей жены-католички. Мне не нравится как нынче идут дела, но будем надеяться, что со временем все уладится. Кстати, Берсаба, я хотела бы поговорить с тобой. Ты кое-что сказала за ужином… относительно ведьм.
— О да, мама.
— Я не хочу, чтобы велись разговоры на эту тему. Кажется, разговор начала именно ты.
— Вот как? — ответила я равнодушно.
— Я уверена в этом, дорогая. Мне очень не нравятся эти разговоры. Я никак не могу забыть тот день, когда они пришли за моей мачехой.
— И что тогда произошло, матушка? Это было очень страшно?
— Да. Я не хочу даже говорить об этом. Мне это потом еще долго снилось… до тех пор, пока я не вышла замуж за твоего отца. Когда я вспоминаю эту толпу — горящие факелы, крики и жестокие, грубые, злорадные, непристойные физиономии людей у стен замка… Не хотела бы я снова это увидеть!
— Ты думаешь, народ вновь может заинтересоваться ведьмами?
— Лучше не говори об этом. Сенара не разговаривала с, тобой на эту тему?
— Нет.
— Я помню, в молодости Сенара постоянно болтала о ведьмах, напоминая людям о том, что и ее мать обвиняли в колдовстве. Она просто не понимала, что тогда говорить об этом опасно. Как, впрочем, и сейчас.
— Мы не слышали таких разговоров, мама.
— Об этом иногда шепчутся слуги… страх перед ведьмами. Простые люди все еще верят, и я не хочу, чтобы народ начал болтать о колдовстве только потому, что опять приехала Сенара. Так что, Берсаба, прошу тебя… если кто-то поднимет эту тему — оборви его. Я не хочу, чтобы все повторилось вновь.
— Конечно, мама, — согласилась я.
— Понимаешь, милая, когда невежественные люди собираются в толпу, то… Ты понимаешь, что я имею в виду?
— Да, конечно. Они могут явиться сюда, в Тристан Прайори, как явились когда-то в замок Пейлинг. Они по-прежнему вешают и сжигают ведьм; они по-прежнему связывают им руки и ноги, а потом бросают в море, в реку или просто в пруд, если он достаточно глубок для того, чтобы в нем мог утонуть человек.
— Давай не думать об этом. И не говорить. Если ты услышишь, что об этом болтает кто-то из слуг, обрывай их. Они могут начать говорить об этом, потому что помнят бабушку Карлотты. А я этого не хочу, Берсаба.
— Я буду помнить об этом, мама, — неопределенно пообещала я, размышляя о том, заметила ли она, как я взволнована.
Поднимаясь к себе, я встретила на лестнице одну из служанок. В руке она держала платок.
— Его уронила леди Карлотта, — сказала она.
— Так почему ты не отнесешь его к ней в комнату? — спросила я.
Девушка явно смутилась.
— Мне страшно, госпожа Берсаба.
— Почему?
Девушка опустила глаза.
— Ну, чего ты боишься? — настаивала я. Она не могла ответить на этот вопрос. Я забрала у нее платок.
— Тебе не по себе от того, что она ведьма и может тебя сглазить? спросила я.
— Ох, я боялась в этом признаться, госпожа Берсаба.
Я с удовлетворением подумала о том, как быстро распространяются слухи, а вслух сказала:
— Отдай его мне. Я занесу ей платок. Перед тем, как переступить порог, я произнесу молитву. Тебе следовало поступить именно так, верно?