Вики Баум - Гранд-отель
— Смотрите, погода-то разгулялась. Славно, — сказал он.
— Пора уж, март на исходе, — ответил Цинновиц. Выйдя в холл, он разом отбросил все мысли о делах и превратился в самого обыкновенного человека, который с интересом поглядывает на женские ножки в шелковых чулках.
— Сейчас освободится вторая кабина, — объявил телефонист, подняв голову от красных и зеленых штекеров.
Прайсинг прислонился спиной к обитой чем-то мягким двери телефонной кабины и бездумно уставился в ее застекленное окошечко, за которым виднелись чьи-то широкие плечи. Цинновиц что-то говорил, но смысл слов не доходил до Прайсинга. В его мозгу кипела лютая ярость на Бреземана, на эту скотину, так называемого доверенного, который присылает шефу подобные телеграммы как раз в то время, когда важнее всего не раскисать, не сдаваться, ибо на завтра назначена серьезнейшая встреча. Скорей всего, к телеграмме приложил руку старик-тесть, злобный слабоумный старик, который, должно быть, теперь торжествует: на-ка, получай, вот тебе сюрприз, покажи, годишься ли ты вообще на что-нибудь. Генеральному директору Прайсингу было обидно до слез. Нервы после бессонной ночи в поезде пошаливали, голова трещала от забот, совесть была неспокойна из-за всех этих темных афер и сомнительных моментов. Он попытался привести мысли в порядок, но мысли кружились и ускользали. Стоявший рядом доктор Цинновиц с видом бывалого прожигателя жизни рассказывал о новом ревю, где все девицы танцевали в чем-то серебряном и все вокруг тоже сверкало серебром. Дверь кабины, к которой, ища опоры, прислонился плечами Прайсинг, толкнула его, потом мягко, но решительно открылась, и из кабины вышел очень высокий симпатичный и приветливый молодой человек в синем плаще. Он ничуть не рассердился на то, что кто-то помешал ему выйти, — напротив, вежливо попросил извинения за беспокойство. Прайсинг рассеянно взглянул на молодого человека и очень близко и отчетливо увидел его лицо, каждую черточку, каждую линию. Он в свою очередь извинился, буркнул какую-то банальную фразу. Цинновиц уже уселся в кабине и как раз просил позвать к телефону Фламм-вторую. Флеммхен, добросовестная старая дева, должна напечатать копии писем, хотя в этом уже нет никакого, абсолютно никакого смысла. Прайсинг отлично понимал, что, пока не поздно, надо остановить Цинновица, дать отбой, но энергии, чтобы это сделать, у него уже не осталось.
— Порядок, — сказал Цинновиц, выходя из кабины. — Она придет в три часа. Пишущих машинок в отеле хватает. В пять часов копии будут лежать у меня на столе. Перед началом переговоров я вам протелефонирую. Все будет в порядке, уж мы им зададим перцу, не сомневайтесь. До свидания и приятного вам аппетита.
— До свидания, — сказал Прайсинг, глядя на вращающиеся стекла двери, которая вытолкнула адвоката на улицу.
Там, за дверью, было солнечно. Там продавал фиалки маленький бедный человечек. Там никому не было дела до слияния фирм, осложнений с договорами. Прайсинг вынул руку из кармана, другой рукой вытащил из судорожно стиснутых пальцев листок телеграммы, который сжимал все время, пока Цинновиц разговаривал по телефону, и позже, когда адвокат выходил на улицу, садился в такси. Прайсинг сел за один из столиков в холле, аккуратно разгладил телеграмму, сложил и спрятал во внутренний карман своего добротного темно-серого пиджака.
Телефонный звонок раздался в пять минут четвертого. Он разбудил генерального директора, который прилег немного вздремнуть после обеда. Прайсинг вскочил с шезлонга — ботинки, воротничок и пиджак он снял и теперь чувствовал себя неуютно и сиротливо, как нередко чувствуешь себя после такого вот случайного недолгого сна в гостиничном номере. Желтые шторы были задернуты, в комнате стояла сухая жара, воздух сильно нагрелся, потому что вовсю работали батареи центрального отопления. На правой щеке у Прайсинга отпечатался узор привезенной из дома подушки. Телефон заливался нетерпеливым звоном.
— Дама, пришедшая к господину директору, ожидает в холле, — доложил портье.
— Попросите ее подняться в мой номер, — сказал Прайсинг и одной рукой начал торопливо приводить в порядок свой костюм.
И что же? Вежливо, в корректной форме ему вдруг навязывают непредвиденные осложнения. У отеля были незыблемые принципы и суровые законы. Взявший трубку старший администратор Рона, извинившись и сочувственно усмехаясь, сообщил о них Прайсингу. В отеле не разрешалось принимать дам в номерах, и, к сожалению, — сказал Рона, — он даже для господина директора не может сделать исключения.
— Ах, Господи Боже ты мой! Да не собираюсь я принимать никаких дам! Это моя секретарша, мы с ней будем работать. В конце концов, вы же ее видели… — Прайсинг пришел в раздражение. Насмешливость — телефонная — Роны только возросла. Он учтиво попросил господина директора поработать с дамой в машинописном бюро отеля, которое специально оборудовано всем необходимым для работы и открыто в любое время. Прайсинг гневно швырнул трубку на рычаг. Он был вне себя от злости: нарушались его привычки, да еще так беспардонно! Он вымыл руки, прополоскал рот, справился со строптивой запонкой воротника и галстуком, затем спустился в холл.
В холле сидела Флеммхен, Фламм-вторая, сестра фройляйн Фламм-первой. На всем белом свете не нашлось бы двух столь непохожих между собой сестер. Прайсинг помнил Фламм-первую: она была вполне благонадежной особой с безобразными крашеными волосами, в нарукавнике на правой руке и бумажной манжете на левой. С неизменно кислой миной эта секретарша преграждала нежелательным посетителям дорогу в кабинет адвоката Цинновица. У Фламм-второй, или Флеммхен, не было ни малейших признаков подобной благонадежности. Она непринужденно развалилась в мягком кресле и, по-видимому, чувствовала себя как дома; положив ногу на ногу, она покачивала туфелькой из блестящей синей кожи и, судя по всему, была настроена от души поразвлечься. Вообще, ей было никак не больше двадцати лет.
— Меня прислал доктор Цинновиц. По поводу копий. Я — Флеммхен, которую он вам обещал, — без всяких церемоний сказала она.
Губы у нее были подкрашены небрежно, как бы в спешке, да и то, видимо, лишь в угоду требованиям моды. Когда Флеммхен встала, оказалось, что ростом она выше Прайсинга, длинноногая, с туго затянутым кожаным пояском на удивительно тонкой талии. Фигура у нее была превосходная. Прайсинга охватила ярость — этот болван Цинновиц поставил его в идиотское положение. Теперь Прайсинг понял, почему у старшего администратора отеля возникли подозрения. В довершение всего от девицы еще и духами несло. Прайсингу захотелось отправить ее домой.
