Кэтрин Куксон - Заговор двух сердец
— Да, мама. Но Кристина не виновата, она выбежала и прогнала мальчишек.
Тилли почувствовала, что сейчас свалится с седла. Но в ту же секунду она овладела собой и уже сидела прямо и уверенно. Всю свою жизнь она страдала от жителей деревни. И вот теперь из-за Жозефины у них появился новый повод для скандала. Но Жозефина — это одно, а ее сын — совсем другое. Деревня в лице миссис Макграт сделала мальчика слепым на один глаз, а этот камень мог лишить его остатков зрения в другом — ранка была глубокой и находилась как раз у виска. Полдюйма ниже, и они попали бы ему прямо в глаз.
Она ощутила знакомый прилив ярости, повернулась к детям и приказала:
— Поехали! Нам предстоит прогулка.
Малыши послушно повернули своих пони и двинулись за ней к дому. Причем ни один из них не воскликнул, как обычно: «Мы поедем далеко, мама?» Они молчали.
У сторожки Тилли натянула поводья и позвала:
— Джимми! Джимми!
Она знала, что у Джимми сегодня выходной. Когда он появился в брюках и рубашке, то, увидев ее, быстро застегнул все пуговицы и спросил:
— Да, Ти…, мэм?
— Не сходишь ли ты на конюшню и не попросишь Артура или Майерза, кто свободен, оседлать лошадь и поехать со мной, да побыстрее?
— Да, разумеется, мэм. В какую сторону надо ехать?
— Я еду в деревню.
Брови молодого человека поползли вверх, и он повторил:
— В деревню!
— Да, Джимми, в деревню. Иди скорее, я очень тороплюсь. — С этими словами Тилли вынула часы и взглянула на них.
Постояв какое-то время с открытым ртом, Джимми развернулся и побежал в конюшню.
Часы показывали половину одиннадцатого. Большинство деревенских жителей сейчас в церкви, дети тоже. Пастор Портман читает свою обычную проповедь, и через три четверти часа она окончится, церковь опустеет.
Джимми, торопясь выполнить ее распоряжение, забыл открыть ворота, так что ей пришлось спешиться и сделать это самой. Не страшно, в бриджах это делать легко.
Тилли повела свою лошадь по дороге. Молча пройдя некоторое расстояние, Вилли спросил:
— Ты на меня сердишься, мама?
Тилли повернулась к нему, горло сдавил спазм, но она ласково ответила:
— Нет, сынок, я на тебя не сержусь.
— А на кого ты тогда сре… сердишься? — Это вступила Жозефина.
Тилли взглянула на нее и сказала:
— Не на тебя, дорогая.
— Ты сердишься на деревню?
— Да, можно и так сказать, что я сержусь на деревню.
— И ты хочешь пока… пока?…
— Да, некоторым образом я собираюсь покарать их, милая, — проговорила Тилли и с горечью добавила уже для себя, глядя прямо вперед: — Теперь самое время. И на этот раз я поведу себя в соответствии с тем именем, которым они меня наградили. Да простит меня Господь!
Немного подождав на повороте, они вскоре услышали топот копыт и увидели самого Артура Дрю.
Остановив лошадь, Артур глубоко вздохнул и спросил:
— Ты в порядке, Тилли?
— Да, Артур, со мной все в порядке.
— Ты хочешь, чтобы я что-то сделал?
— Да, Артур. — Она помолчала. — Я хочу, чтобы ты ехал немного позади нас, когда мы въедем в деревню, а когда мы остановимся, остановись и ты. Я просто хочу, чтобы ты демонстрировал силу. Ты понимаешь, о чем я? Своего рода престиж — хозяйка усадьбы с детьми выехала на прогулку в сопровождении грума. Понятно, Артур?
Он понял не все, но сообразил, что она что-то задумала. Он знал, что Тилли никогда не выказывает высокомерия, значит сейчас она изображала леди, и он обязан ей по мере сил помочь.
— Сделаю, что смогу, — заверил он.
— С тобой все в порядке? — Тилли бросила взгляд на его бриджи, заправленные в высокие сапоги.
Сапоги можно было бы почистить получше, но сойдет и так, ведь он всего лишь слуга, сопровождающий свою хозяйку. Так это должно выглядеть сегодня.
— У тебя есть большой белый платок? — спросила она.
— Ну… — Артур виновато покачал головой. — У меня есть носовой платок, но, боюсь, не очень-то он белый.
— Ладно, неважно. Обойдусь. — Тилли расстегнула верхнюю пуговицу жакета и вытащила длинный шарф кремового цвета. Наклонившись к Вилли, она попросила: — Сними шапку, милый.
Она обвязала шарф два раза вокруг головы сына так, чтобы он прикрывал шрам на виске. Ребенок начал было протестовать, уверяя, что ранка больше не кровоточит. Тогда мать сказала:
— Я знаю, Вилли, но потерпи немного. Давай свою шапку. — Тилли нахлобучила шапку ему на затылок, чтобы повязка была хорошо видна. — Снова взглянув на часы, она сказала: — У нас полно времени, так что поедем медленно. — Повернувшись к Артуру, она пояснила: — Я хочу оказаться в середине деревни, когда все выйдут из церкви.
Артур слегка качнул головой, открыл и снова закрыл рот.
— Зачем, Тилли? Зачем?
Вместо ответа она поинтересовалась:
— Сколько нам туда ехать, минут пятнадцать?
— Около того.
— Прекрасно, значит тронулись. И, дети, — она перевела взгляд с сына на дочь, — не задавайте никаких вопросов, пока мы не вернемся домой. Ясно?
Первым ответил Вилли:
— Да, мама.
Но Жозефина спросила:
— Никаких вопросов, мама?
— Никаких, Жозефина, подожди до дома.
— Да, мама.
— Ладно, поехали.
Она сидела с высоко поднятой головой, натянутая, как струна. Казалось, что она вела в бой армию. Да так оно и было на самом деле. Тилли знала, что когда она встретится с врагами, ей нужно будет напугать их до смерти. Она выбрала свое единственное оружие, и она должна им воспользоваться ради детей.
Извилистая деревенская улица была застроена очень старыми домами, их каменные фундаменты закладывались лет двести назад. В конце улицы находилась площадь с круглой травяной лужайкой посредине. С одной ее стороны выстроились небольшие коттеджи с садиками, на противоположной — несколько магазинов и гостиница.
Не все жители деревни ходили в церковь, некоторые посещали часовню, построенную недавно в восточной части деревни. Случайно или намеренно служба и в церкви и в часовне по воскресеньям начиналась в одно и то же время и кончалась также одновременно. Шутники утверждали, что священник в часовне держит у церкви человека, который сообщает ему, что пастор заканчивает проповедь. Так или иначе, но обе группы верующих обычно появлялись на площади в одно и то же время и расходились по домам.
Вот и сегодня, как обычно, прихожане, одетые в лучшие свои одежки, начали выходить на площадь группами по два или три человека. Но все они тут же замирали на месте, завидев женщину, восседающую на лошади прямо посредине зеленой лужайки. По левую и по правую руку от нее на пони сидели дети, а сзади на почтительном расстоянии находился человек в костюме грума.
