Елена Арсеньева - Звезда моя единственная
– Ваше высочество, что вы здесь делаете?
Мэри невольно засмеялась, вспомнив одну недавнюю историю, приключившуюся с отцом.
Николай Павлович был великим любителем публичных маскарадов и редко их пропускал. Он должен был все знать о своих подданных, в том числе и то, как они развлекаются. Кроме того – и это всем было известно, в том числе его детям, – императору нравилось общество молодых и красивых женщин. А на маскараде любая дама в маске могла подойти к государю, заговорить с ним – и даже взять под руку и пройтись с ним по залам. Конечно, дамы не только рады были полюбезничать с императором, но и изо всех сил старались заинтриговать его. Для этого на маскарады нарочно раздавали даровые билеты модисткам и актрисам – чтоб приходили интриговать императора и флиртовать с ним – конечно, в пределах приличия. И вот как-то раз на публичном маскараде к нему подошла какая-то девица и развязно бросила:
– А я тебя знаю.
– И я тебя, – ответил император.
– Не может быть! – удивилась маска.
– Точно знаю.
– Кто же я такая? – игриво хихикнула девица.
– Дура! – не выдержал император ее фамильярного тона. – По-русски либо горничная, либо прачка!
Итак, Мэри договорилась с Мари Трубецкой и дала ей денег, а та договорилась со своей горничной, и вскоре Даша принесла новенькую, недурно сшитую и даже некоторым образом кокетливую юбку из синей ткани и розовую кофту с перламутровыми пуговками по высокому вороту. У кофты были пышные рукава у плеч и узкие на запястьях.
Мэри озадаченно трогала вещи. Они были совершенно новые, еще не глаженные, с залежалыми складками, и пахли очень непривычно: краской.
– Отчего же они так пахнут? – удивленно спросила Мэри.
– Известное дело, краска дешевая, – с покровительственным видом усмехнулась Даша, которая, выполнив поручение великой княжны, мигом преисполнилась сознания собственной значимости и ощутила себя чуть ли не конфиденткой. – До первой стирки! А как заносится, лучше новое брать, потому что кофта пятнами пойдет, а юбка пегая станет, как китайке и положено.
Мэри мигом вспомнила Пушкина: «На другой же день приступила она к исполнению своего плана, послала купить на базаре толстого полотна, синей китайки и медных пуговок, с помощью Насти скроила себе рубашку и сарафан, засадила за шитье всю девичью, и к вечеру все было готово».
То, что и у Лизы Муромской, и у нее наряды были из китайки, приободрило Мэри и внушило надежду на благополучное исполнение задуманного.
По Пушкину выходило: «Лиза примерила обнову и призналась пред зеркалом, что никогда еще так мила самой себе не казалась».
Да и Мэри очень себе понравилась в вещах, принесенных Дашей. Мари Трубецкая и ее горничная тоже восхитились нарядом, хотя Мари осторожно обмолвилась, цвета-де ярковаты.
– А что ж вы хотите, барышня, – чуточку обиделась Даша, – небось не на Невском в итальянском магазине брато, а в гостинодворской лавке близ Сенной!
– И что, – изумилась Мэри, – всякий может туда прийти и купить вот этакие вещи?
– Всякий, у кого деньги есть, – важно кивнула Даша.
Мэри вспомнила визиты портних, которые шили им платья. Это была такая скука! Все-таки простой народ живет проще: зайди в лавку да и купи себе одежду. Правда, сочетание розового и синего даже ей показалось весьма рискованным, но зато в этом наряде она была совершенно неузнаваема!
Тут снова вспомнился Пушкин: «Одно затрудняло ее: она попробовала было пройти по двору босая, но дерн колол ее нежные ноги, а песок и камушки показались ей нестерпимы. Настя и тут ей помогла: она сняла мерку с Лизиной ноги, сбегала в поле к Трофиму-пастуху и заказала ему пару лаптей по той мерке».
– Вам бы еще башмаки козловые, ваше высочество, – с задушевной фамильярностью сказала Даша, – тогда и совсем от нашей сестры мещанки не отличить!
Словосочетание «козловые башмаки» ужаснуло Мэри даже больше, чем «сестра мещанка». Ничего, наверное, никто и не заметит, если она отправится в свою рискованную эскападу в собственной обуви. Юбка гораздо длинней привычного платья, которое доходило лишь до щиколоток… длинная одежда все настойчивей входит в моду, уже не только светские дамы, но и простолюдинки такое носят (она и не знала, что укороченных платьев à la grec нигде, кроме светских гостиных, и не нàшивали). Вот и хорошо.
Теперь надо выбрать время для побега. Ближайшим днем, когда все обитатели дворца уйдут к обедне и долго не вернутся, был Духов день. Именно в этот день Мэри и решила попытать счастья.
И ей повезло. Словно бес, тот самый, который покровительствовал грешникам, помогал ей нынче. Она переоделась в своей комнате. Это было безопасней, чем менять одежду у двери. А если ее увидят в таком непривычном наряде во дворце, она скажет, что примеряла свой маскарадный костюм.
Трудно представить, но вранье не понадобилось. Ей удалось добежать до двери, не замеченной никем… конечно, она то и дело шмыгала за портьеры, за углы, за выступы мебели, а один раз даже спряталась в камине – само собой, не затопленном по случаю теплой погоды.
В нижнем коридоре тоже никого не было. Мэри вставила в скважину ключ, который от долгого лежания в кадке изрядно заржавел и долго не хотел поворачиваться. Пришлось повозиться, но вот дверь наконец распахнулась.
Удача! Никого поблизости!
Мэри вылетела на деревянные плиты, которые снова напомнили ей паркет, огляделась, пытаясь сообразить, куда нужно бежать, и ринулась вперед.
Первым делом ей хотелось побывать около Исаакиевского собора: а вдруг тот обворожительный штукатур окажется на месте и можно будет вдоволь насмотреться на его плечи и ноги? Но главным направлением была для нее Сенная площадь, на которой, как поведала болтливая Даша, нынче выставили балаганы.
Мэри отлично помнила пасхальную поездку к балаганам. Жюли Баранова тогда знай ворчала, сколько кругом народу и как они могут там, в этих приземистых помещениях, тесниться друг к другу, а Мэри безумно хотелось тесниться, хотелось прижиматься…
* * *Не помнил Гриня, сколько мгновений, а может, лет минуло, только вдруг сказочное блаженство, в котором он утонул, обнимая звездочку свою, было развеяно грубым окликом:
– Ах, чертовы дети! Да что ж это вы тут?! А?!
Гриня отпрянул от девушки, а она от него. К ним приближался злой как дьявол фокусник, на ходу застегивая штаны. Из-за его спины выглядывала гологрудая, голоногая и пока еще бесхвостая девка-русалка, лепеча:
– Да будет, будет тебе, Леманушко, пускай побалуются, мы ж побаловались, и они пускай!
Однако остановить рассвирепевшего Лемана было невозможно. Он пер на Гриню и девушку, как разъяренный медведь, да еще орясину какую-то выхватил из угла и взмахнул ею: