Джулиана Грей - Неприступный герцог
Синьора Морини обернулась, и Абигайль на мгновение усомнилась в своих подозрениях. Экономка вся состояла из ярких красок: на голове алел платок, а выбившиеся из-под него завитки блестели, точно эбонит, обрамляя бледное лицо.
– И что это за… подозрения?
– Я подозреваю вас в том, что вы – дух. Если, конечно, я правильно подобрала слово.
Экономка покачала головой:
– Я вовсе не дух, синьорина.
– Но вы не обычный человек. Не… смертная.
Плечи синьоры Морини шевельнулись, как если бы она вздрогнула. Она отвернулась и посмотрела на очаг с тлеющими в нем угольями и висящими на решетке металлическими ковшами с длинными ручками.
– Прошу прощения, но я просто не знаю, как все это описать. Я никогда не увлекалась оккультизмом. А вот Том Томасон в пабе – настоящий специалист. Он видит духов везде, даже в уборной. Поэтому начинаешь чувствовать себя довольно неловко при мысли о том, что…
– Зачем вы говорите мне все это, синьорина Абигайль?
– И вообще это негигиенично. Хотя существо из потустороннего мира вряд ли беспокоится о микробах…
– Господи, да это просто глупость какая-то.
– Нет, не глупость. – Абигайль сделала шаг вперед – Прошу вас, Морини, расскажите, что происходит. Я ведь почувствовала это с самого начала. Существует какая-то тайна, я знаю.
Синьора Морини так и стояла, скрестив руки поверх белоснежного льняного передника. Ее грудь под шерстяной тканью платья быстро вздымалась и опускалась.
«Интересно, духи способны дышать? Или же это просто имитация дыхания? И вообще, она живая или нет?» – пронеслось в голове у Абигайль.
Что-то изменилось в лице экономки. Взгляд глаз смягчился, в нем возникло что-то, похожее на сочувствие или попытку защититься. Она вздохнула и подошла к камину.
– Не хотите ли чаю, синьорина? – спросила она через плечо.
Абигайль выдохнула, хотя и не заметила, как задержала дыхание, пересекла кухню и села за грубо сколоченный стол.
– Да, я с удовольствием выпью чаю.
– Это случилось много лет назад, – начала экономка, взяв в руки закопченный чайник.
– Так всегда бывает. Жили-были… ну и все такое. – Абигайль поставила локоть на стол и подперла щеку ладонью. Худощавая фигурка Морини двигалась так, словно она заваривала английский чай для английских гостей на протяжении… скольких лет? – Сколько именно лет назад? – спросила Абигайль.
Синьора Морини вздохнула и обернулась:
– Вы не поверите, если скажу.
– О, я поверю всему, что вы скажете. Так говорите. Удивите меня.
– Это случилось… – экономка замолчала и посмотрела на потолок, словно дата была вырезана на тяжелых деревянных балках, – триста лет назад.
Рука у Абигайль дернулась, и она едва не стукнулась лбом о поверхность стола.
– Триста лет!
– Да, триста. Очень давно. Замок тогда был совсем новым. Его построил могущественный лорд – синьор Монтеверди, который…
– Синьор Монтеверди! Но ведь замок принадлежит синьору Россети, не так ли?
Экономка насыпала в чайник заварки.
– Сейчас все изменилось. А тогда хозяином замка был Монтеверди. Он и принц Медичи из Флоренции были друзьями. Много золота нажили вместе. Отец господина начал строить замок, а господин закончил. Он приехал сюда со своей молодой женой – дочерью Медичи…
– С принцессой!
– Нет, не принцессой. Ее родила любовница Медичи. Но она была – как это вы говорите? – любимицей?
– Да, именно так.
– Так вот, Медичи любил дочь и выдал ее замуж за своего лучшего друга, синьора Монтеверди, чтобы она жила поблизости. – Железный чайник зашумел, и синьора Морини, обмотав его ручку тряпкой, перелила кипяток в резной желто-голубой заварочный чайник. – Она была очень красива, обворожительна, добра и мудра. Все любили молодую синьору. Синьор Монтеверди просто боготворил ее и готов был целовать камни под ее ногами. Через девять месяцев она подарила ему сына.
– Так и должно было быть.
Экономка продолжала суетиться возле стола. Принесла кувшин со свежими сливками, сахар, серебряную ложку. Воздух, казалось, так и вращался вокруг нее в этой кухне, сложенной из древнего камня и дерева. Эти камни и дерево были свидетелями любви синьора Монтеверди и его жены. А на этом очаге готовили для них еду.
Абигайль провела рукой по поверхности стола.
– Синьор был так счастлив. У него был крепкий малыш и любимая жена. Он подарил ей множество украшений и нарядов. Его любовь росла с каждым днем. Она наполняла замок и виноградники, и деревню в долине. Не прошло и года, как синьора забеременела снова. – Синьора Морини положила на чашку Абигайль ситечко, налила в нее чай. – Он любил ее. Она была молода и красива. Такова природа вещей. Наступило лето, и настал знаменательный час. Синьор ждал в библиотеке, пока его жена разрешится от бремени.
Рука Абигайль с чашкой чая задрожала.
– Подозреваю, на этот раз роды были не такими легкими, как предыдущие?
– Вы правы, синьорина. Госпоже было очень больно и тяжело. Ее крики наполняли замок. А синьор ждал и слушал крики боли всю ночь. Он запер дверь и не впускал никого.
– Какой ужас! Так что винить ему некого, кроме себя самого.
Синьора Морини бросила на Абигайль взгляд, призывающий к тишине.
– К утру на свет появился ребенок, крошечная девочка, но ее мать… дорогая синьора… – Она запнулась и судорожно сглотнула.
– Истекла кровью, полагаю. Бедняжка. – Абигайль склонила голову. – И дети так никогда и не узнали своей матери.
– Ее отвезли во Флоренцию, где синьор и Медичи похоронили ее и поставили на могиле… величественный мраморный…
– Памятник?
– Да, памятник. Говорят, очень красивый. А новорожденная малышка…
– Она выжила?
Экономка опустилась на стул напротив Абигайль.
– Да.
– Наверное, синьор Монтеверди возненавидел ее. Эти могущественные господа все одинаковы. Винят в своих бедах кого угодно, только не себя. Точат на кого-то зуб. Словно признание вины убьет их…
– Нет, он не возненавидел малышку, а полюбил всем сердцем. Всю свою любовь к рано ушедшей жене он направил на нее. Он говорил, будто синьора вселила в эту девочку частичку своей души, будто возродилась в ней.
Абигайль нахмурилась.
– Это как-то… ну… – Она выразительно покрутила пальцем у виска.
– Она выглядела точь-в-точь, как ее мать. Господин и назвал ее так же – Леонора. Она была очень красива. Улыбалась, смеялась, была всегда весела и наполняла радостью все вокруг. А синьор просто не отходил от нее.
