Джулия Лэндон - Безжалостный обольститель
– Не знаю, – прошептала она с несчастным видом. Редборн в ярости вскинул голову:
– Не знаешь? Клодия молчала.
– Я дал тебе все, что мог, прекрасное воспитание, ни в чем не отказывал. Но ты все перечеркнула. Только ради похоти? Что ты за женщина? Господи, зачем ты это сделала?
Рыдание вырвалось из ее груди.
– Не знаю! Я думала... я хотела узнать...
– Не желаю этого слышать! – Редборн вскочил с кресла и в ярости заметался по комнате. – Не хочу знать, что за безумие овладело тобой! Твоя мать ничего подобного себе не позволяла. Господи, Клодия, ты хоть представляешь, что натворила? Ты все погубила! Думаешь, кто-нибудь из твоих поклонников теперь посетит тебя? Поверь мне – нет. Никто не станет заключать союз с женщиной, опозорившей себя из-за собственной похоти! Посмотри вот на это! – Он поднял записку Монтфорта. – Ты уже поставила под угрозу свою благотворительную деятельность! – Он бросил ей записку, попав прямо в грудь. Она не взяла ее.
– Я не обесчещена, Кеттеринг не опозорен, так почему...
– Кеттеринг за это заплатит, можешь не сомневаться! Я не позволю ему опозорить мой дом!
– Что ты хочешь этим сказать? – спросила Клодия. Редборн гневно взглянул на нее.
– Он женится на тебе, – тихо произнес он. – Сделает из тебя законную шлюху!
Она отшатнулась словно от удара, и на мгновение Редборн пожалел о сказанном. Почти пожалел. Но ее неслыханная похоть опозорила его кристально чистое имя, и, видит Бог, она раскается в своей глупости!
– Я не выйду за него, папа.
После содеянного она еще смеет противиться его воле? Редборн с отвращением отвернулся.
– Ты сделаешь так, как я велю, – сказал он дрожащим от ярости голосом и направился к двери.
– Ты можешь навязать мне свою волю. – Она говорила так тихо, что ему пришлось напрячь слух. – Я женщина и вынуждена подчиниться. Но Кеттерингу ты свою волю не навяжешь, уверяю тебя.
Редборн смерил ее убийственным взглядом:
– Молись, чтобы он не упрятал тебя в какую-нибудь дыру на всю жизнь. У мерзавца для этого есть, несомненно, и средства и причины.
Ее глаза расширились от раскаяния.
– Папа...
– Не утруждай себя. Надо было подумать о последствиях, прежде чем ложиться под него словно шлюха. – С этими словами он покинул комнату.
Дождь без устали стучал по крыше маленького домика на Аппер-Морленд-стрит, прогнав его обитателей из небольшого, но уютного садика. Трое подопечных Дорин – женщины в возрасте от двадцати до шестидесяти пяти лет – собрались в кухне на первом этаже и пекли пирожки к чаю. Еще две женщины сидели с шитьем в гостиной, оживленно болтая, а трое детей играли у их ног. Дорин устроилась у переднего окна, покачиваясь в кресле-качалке, и, как всегда, занималась рукоделием. Время от времени она поднимала голову и смотрела в окно на проезжавшие кареты или редкого прохожего.
Клодия стояла у эркера, уставившись в пространство невидящим взглядом, уже почти час, с тех пор, как привезла свежие фрукты для детей. Лишь в этом доме она могла чувствовать себя самой собой. Ее жизнь совершенно переменилась, и все, в чем она, казалось, была уверена, теперь ставилось под сомнение – и, видит Бог, в последние дни она только этим и занималась. Слух о ее скандальном поведении распространился, словно огонь, благодаря миссис Фрэнктон, и история после каждого пересказа обрастала все более возмутительными подробностями. Как унизительно было узнать от Бренды, ее горничной, что некоторые бессовестные мужчины – те, кого она хорошо знала и принимала в своем доме, – подливали масла в огонь, утверждая, что были с Клодией Уитни в особых отношениях, знали ее именно с этой стороны!
Еще более унизительно было узнать, что она оказалась не единственным трофеем Дейна на рауте у Харрисона Грина – Бренда также слышала о том, что Джулиан целовался с леди Праттер прямо в бальном зале.
Клодия снова мысленно представила себе загорелое лицо Джулиана над собой, его сияющие черные глаза. «Ты права, что боишься меня».
Она тряхнула головой, пытаясь избавиться от наваждения, но тонкая пелена слез, которые она никак не могла сдержать, затуманила ее взор. Она наконец поняла... или призналась сама себе, что ее глупость обошлась ей очень дорого. И дело было даже не в том, что определенные круги в обществе осуждали ее несправедливо – ведь Джулиан был так же виновен, как и она, однако его никто не укорял. И никого не волновало, что она взрослая женщина, может сама принимать решения и делать ошибки. Хуже всего то, что из-за нее пострадала репутация отца. А ведь она, взрослая, свободная женщина, должна иметь право получать от жизни то же наслаждение, что и мужчина. Однако в обществе считали, что женщина обязана подчиняться отцу, брату или мужу.
Репутация Клодии, судя по всему, была испорчена безвозвратно, пожертвования на ее школьный проект практически прекратились. За последние несколько дней она получила полдюжины записок с отказом в благотворительности. Мало того, когда она отправилась к милому лорду Чиверсу, чтобы обсудить его отказ, он отказался принять ее. Дворецкий даже не пустил ее на порог.
И теперь ее глупость сказывается на детях, например, на трех малышах, игравших сейчас в гостиной. Из-за того, что она дала волю своим желаниям, эти девочки могут не получить образования, которое им так необходимо. При мысли об этом слезы снова навернулись на глаза.
– Сдается мне, тут ничего особенно не придумаешь, – сказала Дорин, и Клодия, погруженная в свои размышления, вздрогнула. Она взглянула на женщину, которая была вынуждена торговать своим телом, чтобы накормить детей, и почувствовала новый прилив ненависти к самой себе.
– Да, наверно, – пробормотала она устало.
– Они держат вас на мушке. Похоже, тут только один выход.
Клодия повернулась к Дорин, которая спокойно покачивалась в кресле; иголка мелькала в ее руках.
– Какой?
Дорин слегка пожала плечами.
– Выходите за него замуж.
– Нет, – решительно ответила Клодия. Дорин даже не подняла головы.
– Легче не будет. Я знаю, этот парень последнее время заставил вас грустить и нервничать, но у вас был такой мечтательный вид.
– Никогда у меня не было мечтательного вида, – возразила Клодия, опускаясь на стул рядом с Дорин.
Дорин приподняла голову от шитья и скептически посмотрела на девушку.
– Вы знаете, что это не так. Выходите за него замуж. Вы ничего не потеряете.
– Дорин! – воскликнула Клодия. – Ты поклялась не позволять мужчине распоряжаться твоей жизнью. Почему же я должна?
Дорин опустила шитье на колени и сурово посмотрела на Клодию.
– Между нами есть разница, мисс. Вы – одна из них, аристократов. Вы должны выйти замуж, чтобы выжить в их мире. Если вы думаете, что сможете работать, то ошибаетесь, и даже если бы смогли, не протянули бы и дня на фабрике. Вы для этого слишком утонченная. А что еще вы можете делать? Ваш отец не будет вас содержать вечно. Сдается мне, у такой женщины, как вы, просто нет выбора.
Клодия открыла рот, чтобы запротестовать, но Дорин покачала головой:
– Не надо спорить. И потом, вам нечего бояться мужчин, не то что нам, – продолжила она, жестом указывая на остальных женщин. – Когда этот денди женится и заполучит вас, он оставит вас в покое. Вам не нужно будет его кормить, одевать, приносить ему деньги. Разве что иногда придется сопроводить его куда-нибудь. Женщина и мечтать не может о лучшей доле в этом мире. И тут уж ничего не поделаешь.
Сказав это, Дорин спокойно вернулась к своему шитью. Клодия долго смотрела на нее, потом перевела взгляд на залитое дождем окно.
Ей нечего было возразить Дорин.
Джулиан, стиснув зубы, держал в руке скомканную записку Софи. Она была адресована Стэнвуду, но старый дворецкий по ошибке вручил записку ему. Неужели ему придется применить физическую силу, чтобы вбить хотя бы каплю здравого смысла в глупую голову Софи? Неужели она думает, что может и дальше противиться ему без всяких последствий?
Он потер рукой затылок, пытаясь избавиться от неприятного ощущения. Она совершенно потеряла рассудок. Когда он показал ей записку, она побелела, но тут же взяла себя в руки.
– Ты не можешь запретить мне любить его!
Господи, как он от всего этого устал! Софи никогда раньше не была так упряма, и эта перемена в ней просто невыносима – особенно сейчас, когда ему было не до себя и не до нее. Джулиан сильнее потер шею. Он сказал ей, просто и спокойно, что, если она еще раз попробует связаться со Стэнвудом, он тут же отправит ее в Кеттеринг-Холл. И он не шутил.
Он снова посмотрел на скомканный листок. Записка, написанная размашистым почерком Софи и адресованная Стэнвуду, содержала, помимо жалоб на властного старшего брата, обещание встречи. У Джулиана просто не укладывалось в голове, почему она не желает прислушаться к его аргументам.
В последние несколько дней он вообще мало что понимал. Он был в растерянности, его не оставляло смутное ощущение тревоги. И конечно, все еще усугублялось тем, что он столько дней не может спать из-за Филиппа. Да, призрак Филиппа являлся к нему постоянно, как в те долгие ночи сразу после его смерти. Все снова вернулось, открылись старые раны, невозможность поверить в случившееся, чувство вины, голос викария и пустые слова насчет вечной любви... Все это возвращалось ему в отрывочных снах, воспоминаниях, всплывших лишь из-за ее слов: «Пусть его застрелил Олбрайт, но это ты, Джулиан, привел его на то поле!»
