Волки Лозарга. Книги 1-3 - Жюльетта Бенцони
Глава X
Безумная любовь
Пальмира плакала тихо, почти беззвучно, уткнув свое хорошенькое круглое личико в шаль – первую попавшуюся ей под руку вещь. Только легкое подергивание плеч выдавало ее безутешные рыдания.
Не ожидавшие проявления такой острой боли, Фелисия и Мария Липона молчали, не зная, что сказать или предпринять. Они, конечно, подозревали, что Пальмира очень привязана к Дюшану, но никогда не предполагали, что связывавшие их узы так сильны и нежны.
– Я все испробовала, чтобы помешать ему напасть на Меттерниха, – пробормотала она наконец. – Это было блажью, и еще большим безумием было предположить, что ему удастся ускользнуть из лап полиции.
– И тем не менее ему это удалось, – сказала Фелисия. – Он спокойно покинул наш дом в сопровождении маршала Мармона, и только тогда на него, к сожалению, напали.
– Я знаю, но не перестаю думать, что оба события как-то связаны.
– Вовсе нет. Человек, который его убил, сумасшедший, он давно за ним охотился, давно ненавидел лютой ненавистью, – хладнокровно солгала графиня Липона. Они с Фелисией заранее договорились не посвящать юную швею в истину происшедших событий, дабы не омрачать ревностью ее великое горе.
– Может быть, вы и правы. Я немногое знала о полковнике. Вернее, только то, что он сам хотел мне рассказать. Но в чем я действительно уверена, так это в том, что он самый лучший и самый храбрый человек на свете и в том… что я его любила.
– А он, – тихо спросила Фелисия, – он любил вас?
– Я довольствовалась тем, что он мог мне дать, – с достоинством ответила Пальмира.
Она уже совладала со своей болью, поднялась, отбросила белую шаль и пошла в заднюю часть лавки – прелестную комнатку, отделанную деревянными панелями, выкрашенными в зеленый цвет с золотым рисунком поверх. В комнатке царил очаровательный беспорядок – разноцветные шелка, кружева, перья, цветы. Она нашла наконец носовой платочек, вытерла глаза и устремила на обеих посетительниц полный боли и решимости взгляд.
– Мне надо съездить в Ваграм! Вы правильно сделали, что отвезли его тело туда. Ему будет там хорошо. А теперь… нам остается лишь завершить начатое Дюшаном дело. Нет, не убивать Меттерниха, конечно, но попытаться спасти принца.
Пальмира произнесла это так тихо и спокойно, как будто выкрасть узника было самым обычным делом. Мария Липона отвернулась и сделала вид, что ее необычайно заинтересовал отрез цветастой материи, лежащий на комоде.
– Вы действительно считаете, что мы можем попытаться сделать это без полковника? На нем все держалось. Что касается меня, я, кроме вас и Паскини, никого не знаю. С кем Дюшан был связан в Хофбурге и Шенбрунне?
– Я знаю, – ответила Пальмира. – Проблема в том, как получить от них сведения. Обитатели квартала быстро обнаружат исчезновение Дюшана, ведь зал для фехтования будет пустовать. Этим, несомненно, заинтересуется полиция. Вот о чем следует подумать.
– Если вы знаете этих людей, а они знают вас, я не понимаю, в чем проблема. Их просто нужно как можно скорее предупредить о том, что произошло, и тогда осведомители будут приходить к вам, сюда, а не в зал для фехтования.
– В том-то вся и трудность. У мужчин был прекрасный повод зайти туда или в кафе Корти. Полковник каждый день заходил туда, просматривал газеты, к нему приходили люди. А нам как быть? Предупредить-то я предупрежу. Сегодня я должна доставить императрице Каролине-Августине корсаж из венецианского кружева и такой же чепец. Я не стану отправлять их с посыльным, а отвезу сама и постараюсь передать записку Фрицу Бауэру, он служит в Хофбурге выездным лакеем.
– Фриц Бауэр – это его настоящее имя? – спросила Фелисия.
– Во всяком случае, его знают здесь под таким именем. В Шенбрунне служит повар-француз Жак Бланшар, и герцог Рейхштадтский очень любит некоторые французские блюда его приготовления. Но я не знаю, можно ли на них положиться, кроме как на осведомителей. Может, они и помогут нам тайно в случае необходимости, но мне кажется, без Дюшана особенно полагаться на них не стоит.
– Насколько я вас поняла, – сказала Мария Липона, – в этом деле остались одни только женщины?
– Только женщины? – возразила Фелисия. – Мне не нравятся ваши слова, Мария. Почему группа женщин не сумеет действовать так же, как группа мужчин? И потом, с нами маршал Мармон. Он влюблен в меня и мечтает вернуться во Францию.
Пальмира скорчила гримасу, прекрасно отражающую ее мнение по поводу герцога Рагуза.
– Может быть, вы и правы, но я считаю, чем меньше мы будем на него полагаться, тем лучше будет для всех. Я не смогу полностью ему доверять, несмотря на то, что вы сказали. Будем полагаться только на самих себя. Может, нам и удастся довести до конца план полковника. Я знаю, к кому обратиться…
– Вы имеете в виду отъезд принца под видом мадам де Лозарг? – перебила ее Мария Липона.
– Ну, конечно. Я понимаю, теперь это трудно сделать, ведь ваша подруга должна была вернуться во Францию с Дюшаном. Но мы что-нибудь придумаем.
– Что именно?
– Все очень просто. Ее буду сопровождать я, переодевшись одной из моих работниц. Она – француженка, приехала вместе со мной, а потом сбежала с богатым венгром, забыв при этом свой паспорт…
– Вы тоже хотите уехать? А как же ваша торговля?
– Я заработала уже достаточно денег, – ответила Пальмира с грустной улыбкой. – Без него мне здесь нечего делать. И потом, стать поставщицей молодого французского императорского двора гораздо заманчивее, чем одевать старый австрийский двор.
Фелисия подошла к молодой швее, молча обняла ее, затем отвернулась. Нужно было уходить. К тому же в приоткрытую дверь просунулась голова продавщицы: мадам графиня Шонборн решительно нуждалась в консультации мадемуазель Пальмиры – украсить ли ей новую шляпку красными розами или белыми лилиями? Фелисия и Мария Липона прошли через помещение магазина, оживленно обсуждая преимущества индийского муслина.
А в это время Гортензия отправилась в церковь Святого Этьена. Ей хотелось заказать мессу за упокой души Дюшана и помолиться. Его смерть внесла большое смятение в ее душу, она считала себя виновной, как будто сама держала смертоносный клинок. Напрасно убеждала ее Фелисия, что она не в ответе за любовь, которую внушила Дюшану. Теперь она без всякого снисхождения осуждала себя за то, как кокетничала в
