Викинг и дева в огне - Галина Емельянова

Проша целая вечность, идол все так же медленно поворачивался к варягу. Теперь он перехватил меч двумя руками. Еще немного и рассечет противника пополам.

И тут, случилось! В весеннем небе прогремел оглушительный гром, ослепительная молния, ударила с неба прямо в Перуна, и он загорелся! Упав на колени, истлевая в ненасытном пламени, осыпалась пеплом, и шелом, и кольчуга. Кровь лилась на снежный наст, огромная огненная лужа крови. Снег и лед начали таять, обнажилась земляная корка и стала жадно впитывать в себя алую жижу. А идол исчез! Все в ужасе замерли.

Северин и для себя ждал яростного огненного знака. Но не гремел гром, не сверкали молнии, на небе занималась заря, дарующая новый день и жизнь.

В оттаявшей земле вдруг показался росток, он рос, тянулся к солнцу, что еще пряталось за деревьями. Вот и листья распустились, и бутон набух. А еще через мгновение раскрылся алый цветок, зажегся багряным пламенем. Он сиял ярко, как солнце, вся поляна озарилась этим животворящим светом. Но длилось это всего три удара сердца.

— Перунов цветок! — прошептали язычники.

Северин смело подошел к цветку и вырвал его с корнем.

Земля пошла ходуном, завыл в верхушках сосен ветер, что — то неведомое застонало и заулюлюкало в лесу. Стебель цветка безжизненно повис на ладони варяга.

А он вдруг осознал, что земля вокруг стала, как слюда, почти прозрачна и под ней видны жилы рудные, и горшки, с монетами закопанные под одной из сосен. Северин услышал и понял голоса птиц, они пели: «Весна красна, весна пришла». Выли волки — «чую кровь, славная будет охота, столько людей и без ножей». Медведи недовольно бурчали в берлоге, требуя продолжения сновидений.

Все это пронеслось в голове варяга. Он посмотрел на ладонь, она светилась ровным солнечным светом.

— Бери, бери, не отказывайся, — кто-то невидимый уговаривал брать клады,

— Ты самый мудрый, самый сильный, самый красивый, тебя будут любить девы от моря до моря.

Голова закружилась, будто он снова выпил в трактире медовухи.

— Это дьявол искуситель испытывает меня. — Понял Северин.

— Бери, все твое! — Земля од ногами заиграла радугой самоцветов, золотые гривны выскакивали из-под земли.

Язычники уже убежали, он остался на поляне один. Северин поднял голову к небу.

— Господи, укрепи меня в вере моей.

Бросил Перунов цветок наземь, тот загорелся костром и тут же потух. Широко перекрестившись, варяг шагнул к елям, те расступились, и оказалось, что из леса есть тропинка, и ползти не надо. Северин ухмыльнулся и зашагал к корчме.

Уже там, седлая коня, он вспомнил, что мог спросить у лесных духов, где же любимая, жива ли?» Но видно слишком сильная волшба была у идола, про все забыл кроме боя.

Отсыпался, почти тря дня, сил не было, даже с ковша его поил Оглобля. Уверенный что хозяин перепил хмельного, лечил парным молоком, носил на закорках в баню, нянчился, как с малым дитятей.

Очнувшись и чувствуя себя, почти воином, Северин спросил парня: «Как тебя зовут?»

— Прошка Меньшой.

— Это ты — то меньшой? — удивился варяг.

— Дык, у меня брат старший, тоже Прошка, в один день родились только три зимы разница.

— Хочешь, Прохор я тебя ратному делу учить стану? — Северин прилаживал к поясу свой меч. Жена тысяцкого сшила гостю рубаху, жилет из рысьего меха, и штаны с кожаными заплатами.

— Нет, не хочу.

— Отчего? — удивлению Северина не было предела.

— Я людей убивать, не охоч. Даже если враги, или тати. Мне больше по нутру дома сидеть, калачи есть, да вот за вами пригляд держать.

— Пригляд говоришь? — варяг ловко подскочил к парню и вцепился тому в ухо. — Вынюхиваешь, значит, а помнишь, что доносчику первый кнут?!

— Эх, Северьян Сидорович, я на вас молиться должен. От смерти спасли, кормите, поите, вожжами не охаживаете. Вы же самый добрый хозяин. Таких, еще поискать в граде.

Парень искренне улыбался, даже не пытаясь освободить уже малиновое ухо.

Когда уже возвращались домой, Северин на коне, Прошка пешком рядом, воин спросил: «Ты с нянькой в сговоре?»

— Нет.

— Побожись!

Как раз проезжали собор святой Софии, слуга истово перекрестился.

Глава 20. Нашлась

Конец зиме. Днем веселая капель, чириканье переживших зиму воробьев и трель синиц. Синица птаха малая, да не простая, своим пеньем пророчит радость или беду. А уж на погоду гадать по ее пению, самая верная примета: «Если синица свистит, то будет ясный тёплый день, а если она пищит, то ночью будет сильный мороз».

Рука у Северина зажила, и он снова мог делиться с воями умением сражаться двумя мечами сразу: по одному в каждой руке. К Любаве не ходил, мучил тело боем с дружинниками, и даже иногда с самим князем. Тот тоже разгонял тоску кручину — жена так и умерла родами.

Уставал варяг так, что валился вечером на лавку и спал до утра, без снов.

Пришел как-то крестный, отец Нектарий, пытался утешить душевную боль своего крестника. Помолились вместе, став на колени перед иконами в красным углу.

Потом поминали усопших. Шла Родительская суббота. Маленький худенький попик, с жидкими волосами и редкой бородкой, смотрел такими жалостливыми глазами на варяга. Так не всякая баба участие выразит. Но плакать варяг не умел. Видно, выплакал все слезы в детстве. Кутья в горло не лезла, пил один компот. Отец Нектарий ушел, так и не дождавшись от варяга покаяния: ведь уныние есть грех.

Мишаня появился в княжьем дворе неожиданно. Чем — то он напомнил самого Северина в детстве — уж больно был мал и худ. Совсем за зиму не вырос.

— Нашлась, — задыхаясь от бега, выпалил мальчишка.

— Кто? — Северин охаживал голыми руками подвешенный во дворе кожаный мешок с песком.

— Васята!