Ладинец - Лариса Шубникова
– И откуда силы берешь орать? Все неймется тебе, – рыкнул и поворотил в лес поглубже.
Прошли недолго и набрели на поваленную сосенку. Над ней елка ветки развесила, какое-никакое укрытие от дождя докучливого. Чубку пристроили, взялись вздевать бронь на Власа – маялись долго, но сдюжили.
Потом уж расселись на бревне, и Елена принялась рыться в суме: достала снеди, разложила тряпицу у себя на коленях и хлеба разломила. Влас взял кус и стал жевать, да так муторно, устало.
– Сейчас попить дам, сейчас, – засуетилась, полезла за баклажкой.
– Сядь. Сядь и ешь. Сил набирайся.
Она и не перечила. Пожевали, запили разведенной медовухой, да так и сидели нахохлившись. Еленку качало, в сон клонило. Она и не поняла, как оказалась под боком у Власа. Тот прикрыл ее своим мятелем, прижал к себе и положил голову ей на макушку.
– Грейся, сварливая. Прикорни.
Голос его уже плохо слышался Еленке: как в тумане, как издалека. Уснула, да покойно так, словно под рукой батюшки когда-то.
Вот проснулась тревожно…
– Елена, очнись. Еленка, – Влас легонько потрясывал за плечо. – Вставай. Сей миг вставай. Садись на Чубарого и езжай, не оглядывайся.
Голос строгий, в глазах тревога плещется. Утро хмурое, безветренное и холодное добавило страху.
– Что? Куда? Влас, а ты? – вскочила, заметалась. – Не поеду без тебя! Ты чего удумал?
Сказала, и услыхала речь чужую! Догнали? Сыскали?
– Быстро, Елена, на конь! – подпихнул рукой здоровой к сивке.
– Влас!
А он и слушать не стал: закинул боярышню в седло и стукнул коня по спине. Тот и понес через дерева к просвету. Шёл ходко, а вот Еленка тому не радовалась. Извертелась вся, измучилась, а потом взяла и поворотила обратно.
Как сталь о сталь бьется, услыхала раньше, чем увидала. На полянке Влас сошелся с двумя конными. Как жив был до сих пор, Еленка и не разумела. Вертелся ужом, махал мечом, но видно было, что трудно приходится парню.
За кустом хоронился лучник вражий, но стоял смирно, ждал, когда добьют.
– Господи, господи, не оставь, – шептала заполошно, с коня слезала и тянулась к луку тугому. А как вытянула его, так и стрелку накинула и не иначе как с испугу послала ее сильно и метко.
Стрела угодила в шею коня вражьего. Да так увязла, что конь забулькал и стал заваливаться на бок, за собой и седока потянул. Упали оба! Еленка только и услышала хруст костей и последнее жалостливое ржание убитой животины.
Влас изловчился и мечом прошелся по ноге другого ратного, а тот и сверзился, о землю стукнулся. Еленка зажмурилась, не хотела видеть, как боярич ворогов добивает.
– Елена! Назад! – кричал Влас громко, бежал быстро к боярышне. – Назад!
Она, растерянная, напуганная и не разумела, что делать надобно. А уж потом и поняла – лучник-то еще живой.
Влас кинулся к ней и собой заслонил. Еленка увидала только, что стрела прошла совсем близко к Власовой шее, чиркнула и оставила кровавую отметину. Вскрикнула, да и не поняла, как лук ее оказался в крепких Власовых руках, а уж затем лучник пал на землю, да и затих.
– На конь! Живо! – ее подпихнул, сам уселся позади нее. – Я тебя потом удушу, да уж наверняка, накрепко. Куда полезла?! Что сказано было?!
Чубарый будто понял, что бежать надо быстро и понес так, как сил доставало. Через малое время выехали на дорогу и словно вздохнули.
– Не зевай. По сторонам смотри, – наказывал Влас. – Чай не одни были.
Еленка и завертела головой, а вот увидала нежданное: по плечу Власову под кольчугой расплывалось кровавое пятно.
– Влас, рана-то! Отворилась! – запищала испуганно.
– Не о том сейчас. Смотри, сказал!
На дороге в хмурой пелене утренней показался отрядец о полтора десятка. Еленку в озноб кинуло, от страха язык отнялся.
– Все, Еленка, все. Свои, – Влас говорил тихо, словно ветерок в листве шептал. – Акимку вижу, брата своего старшого. Не бойся…
И замолк, упал на нее, придавил туловом боярышню.
– Влас, Власка! – запричитала, заплакала. – Ты не смей! Помирать не смей! Я тебя выхожу! Сейчас травок запарю, Влас!
Глава 12
Власий вздохнул глубоко, словно вынырнул из омута. Глаза распахнул, огляделся, да понял, что лежит в теплой избе на лавке и под чистой шкурой. В углу малой ложницы образ святой, под ним лампадка теплится. Свеча кривенькая на столе стоит, коптит и огоньком покачивает.
Под рукой что-то гладкое да теплое. Подумал было, что шёлк, да и одернул себя: откуда тут шёлку взяться. Тяжко приподнял голову и увидел Еленку: сидела прямо на половице, склонила голову на его лавку, спала. А сама крепенько за его рукав держалась и не чуяла, что большая Власова ладонь на ее макушке лежала.
– Шёлк… – прошептал тихо. – Вот они, косы-то твои какие.
Еленка вздрогнула, вскинулась, глаза распахнула.
– Влас, Власка!
Не думал боярич, что гордячка эта плакать умеет. Рыдала так, что самому выть хотелось: головой ткнулась в его бок, скулила, как кутёнок слепой, что ищет мамку свою.
– Будет, ну будет тебе, – гладил по теплой головушке, утешал, да без привычки неумело так. – Елена, уймись, прошу. Всю рубаху измочила. Не инако плыть придется, глянь, слёз-то налила. И чего рыдаешь? Живы все.
– Вла-а-а-с…ты ж из-за меня-я-я-я… – Жалилась или прощения просила?
– Елена, пить дай. Помру от жалости, так, когда еще придется водицы свежей испробовать? – вот и жалел, и радовался.
Сам не понимал, с чего такое счастье: сидит девка, рыдает. Миг спустя и уразумел, что по нему убивается, и с той мысли заулыбался.
– Пить? Ой, мамочки, что же это я… Сейчас, сейчас, – вскочила, метнулась рыбкой проворной к столу и подхватила кружку. Поднесла к его губам, а сама теплой рукой обхватила его за шею, приподняла.
Влас пить не торопился: уж очень отрадно было, что хлопочет гордячка, суетится вокруг него, а пуще всего то, что прижимает к
