Эльза Вернер - Своей дорогой
По всей вероятности, и баронессе Вильденроде пришло это в голову, потому что она с досадой сдвинула тонкие брови и медленно перевела взгляд на инженера, стоявшего перед ней. До сих пор она видела его только во фраке, сегодня же на нем была серая кожаная куртка и высокие сапоги с отворотами, но он поразительно выигрывал от этой простой одежды; здесь, где он был в своей среде, его внешность полностью соответствовала окружению. С первого взгляда было видно, что он здесь — хозяин и распорядитель, что он умеет приказывать.
Эгберт легким поклоном пригласил баронессу следовать за ним к месту работы, чтобы объяснить интересовавший ее вопрос; но, показывая ей мину, которую уже успели заложить под уцелевшую часть утеса, он обращал все свое внимание исключительно на камень и почти не смотрел на свою прекрасную слушательницу.
— Мы видели оттуда взрыв, — сказала она с улыбкой. — Это было чрезвычайно красиво. Вы стояли на возвышении, как на троне, изображая собой горного духа, рабочие разместились у ваших ног, подобно подвластным вам духам земли; легкое движение вашей руки — и скала с грохотом разлетелась на части. Как в сказке!
— А вам известны сказки и легенды наших гор? — холодно спросил Эгберт.
— Да, я узнала их благодаря Майе; она познакомила меня с фольклором своей родины, и я, право, подозреваю, что малютка очень серьезно относится к нему. Майя — еще совершенный ребенок, — прибавила она рассудительным тоном взрослого человека.
Действительно, эту стройную молодую девушку, стоявшую перед Эгбертом, прислонившись к каменной глыбе, в плотно прилегающей серебристо-серой амазонке и серой шляпе с перьями, никто не мог упрекнуть в том, что она до сих пор была еще ребенком; даже здесь она оставалась знатной светской дамой, ради развлечения приехавшей посмотреть, как трудятся люди. Но Цецилия была обворожительно прекрасна в своей вызывающей, самоуверенной позе; не сомневаясь в победе, сияя красотой, она стояла перед единственным человеком, который не поддавался ее чарам, до сих пор никогда не изменявшим ей.
Может быть, именно эта нечувствительность молодого инженера и подзадоривала избалованную девушку, и она продолжала веселым тоном:
— При виде фантастической картины, в центре которой были вы, я невольно вспомнила старинную легенду о разрыв-траве, чудодейственном жезле горного духа; перед ее силой сами собой открываются все запоры и раздвигаются скалы, обнажая спрятанные в земле сокровища; они блестят в темной глубине и манят к себе избранника, которому предстоит вынести их на свет Божий.
«В глубокую, темную ночь
Берет он ларец золотой.
Алмазы, жемчуг, серебро —
Все взял удалец молодой»…
Не правда ли, я внимательно отнеслась к урокам Майи?
Произнося слова старинной песни о всемогущей разрыв-траве, Цецилия устремила свои улыбающиеся глаза на Эгберта, но лицо инженера оставалось совершенно неподвижным; оно было чуточку бледнее обычного, однако голос звучал ровно и спокойно.
— Наше время уже не нуждается в волшебных средствах, — произнес он, — оно нашло новую разрыв-траву, которая также разрушает скалы и позволяет заглянуть в недра земли? Вы видите…
— Да, я вижу обнаженные каменные глыбы и груды мелких осколков, но где же сокровища? Они продолжают скрываться в недрах земли.
— В недрах земли пусто и мертво; там нет больше сокровищ.
— А, может быть, просто забыто волшебное слово, без которого разрыв-трава бессильна, — весело ответила Цецилия, делая вид, что не замечает неприятного выражения лица Рунека. — Как вы думаете?
— Я думаю, что мир волшебства и сказок остался далеко позади нас. Мы больше не понимаем его, вернее — не хотим понимать.
Было что-то почти грозное в этих словах, по-видимому, не лишенных смысла. Цецилия прикусила губу; выражение лучезарной любезности на ее лице моментально исчезло, и глаза сердито сверкнули, но в следующую секунду она уже звонко рассмеялась.
— О, как сердито! Бедненькие гномы и карлики в вашем лице приобрели себе злейшего врага! Послушай-ка, Эрих, как твой друг громит весь сказочный мир.
— Да, о подобных вещах с Эгбертом лучше не говорить, — сказал подошедший к ним Эрих. — Поэзия не подлежит измерению и вычислению, а потому, по его мнению, является крайне бесполезным занятием. Я до сих пор не могу забыть, как он принял известие о моей помолвке, — положительно с состраданием! А когда я рассердился и упрекнул его в том, что он не знает любви и не хочет ее знать, я услышал в ответ ледяное «нет»!
Цецилия взглянула своими большими темными глазами на Эгберта, и в них опять блеснула демоническая искорка.
— Вы говорите серьезно, господин Рунек? — улыбаясь спросила она.
Эгберт побледнел, но твердо выдержал ее взгляд и холодно ответил:
— Да!
— Видишь? — воскликнул Эрих. — Он тверд, как эта скала.
— Допустим, что это так, но ведь и скалы иногда вынуждены уступать, как, например, эта, — промолвила Цецилия. — Берегитесь, господин Рунек! Вы насмеялись над таинственной силой природы и отрицаете ее существование, она отомстит за себя.
Вместо шутки от этих слов веяло насмешкой. Эгберт ничего не ответил, а Эрих с удивлением переводил взгляд то на него, то на Цецилию.
— О чем вы говорите? — спросил он.
— О разрыв-траве, заставляющей скалы рассыпаться, а землю — расступаться над зарытыми в ней кладами. Однако, мне кажется, мы могли бы уже отправляться в обратный путь, если ты не возражаешь.
Эрих согласился и обернулся к Эгберту:
— Я вижу, вы собираетесь продолжать взрывные работы, но ты, конечно, подождешь, пока мы уедем подальше; наши лошади были очень испуганы взрывом, грум едва удержал их.
На губах Цецилии опять появилась презрительная» улыбка; она прекрасно видела, как ее жених вздрогнул от глухого звука взорванной мины и подозвал грума поближе к себе; и ее лошадь сильно испугалась, но она сама сдержала ее. Тем не менее она подавила готовое сорваться с ее губ замечание и, направляясь в сопровождении Эриха и Эгберта к месту, где стояли лошади, сказала:
— Примите нашу благодарность за любезный прием и объяснение! Конечно, вы будете очень рады поскорее отделаться от мешающих вам гостей.
— О, напротив! Эрих здесь хозяин, следовательно, об этом не может быть и речи.
— И все-таки вы были буквально ошеломлены, когда заметили нас при входе в долину.
— Я? О, нет! Ваше зрение обмануло вас; увидев вас так близко, я просто испугался, ведь никогда невозможно предвидеть, что случится.
Цецилия нетерпеливо ударила хлыстом по складкам своей амазонки. Неужели эту «скалу» ничем не проймешь?
